Звоненко Ирина Ивановна. Эссе как жанр ученического сочинения

И.И. Звоненко

Эссе как жанр ученического сочинения

Пособие для учителя

 

Вступление

«Об одном прошу: не говори красиво…»

У слов, как у людей, своя история. Фраза нигилиста Базарова, произнесённая в полемическом азарте, упала на благодарную почву антиэстетизма страны «победившего социализма», приобретя значимость некоей истины. Более того, открытие «истины» некрасоты со временем стало государственной политикой: красота рождается нюансами, столь нелюбимыми советской властью. Результаты плачевны: скупость слов и скудость мысли, будучи взаимосвязанными, поразили общество, подобно эпидемии.
Есть какая-то тайная связь между ослабшей грамматикой и нашей распадающейся жизнью. За изъянами синтаксиса вдруг обнаруживаются дефекты души, за бедностью языка – скупость эмоций, ограниченность желаний. Кто-то мудрый горько заметил, что грамотность – последнее прибежище интеллигента.
Невольно задаёшься вопросом: может быть, происходящие процессы закономерны и речь литературы так органично сольётся с разговорной и просторечьем, что решительно уравняет все составляющие жизни? Рассуждая над этим, нелишне вспомнить слова И. Бродского: «Только если мы решили, что «сапиенсу» пора остановиться в своём развитии, следует литературе говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы» (Нобелевская лекция).
Только на первый взгляд может показаться, что школа и уроки русского языка и литературы не имеют прямого отношения к тому, что может быть названо национальным бедствием. «Великий и могучий» во времена Тургенева, русский язык сейчас всё более ограничивает свои функции элементарной – становится средством не общения даже, а сообщений: о потребностях индивида и общества, о новой информации, о проблемах, о собственном несчастье, наконец. Задача словесника, следовательно, вовсе не ограничивается формированием у учеников навыков правильной устной и письменной речи. Чтобы защитить крепость языка, не дать её рухнуть в одночасье, надо запирать ворота изнутри. Ответственность, самой жизнью возложенная на школьного учителя, — научить грамотно и красиво (по Бродскому: на языку литературы) выражать свои мысли.

«Эссе – способ рассказать о мире через себя и о себе с помощью мира» (А. Эльяшевич).
Мы, учителя, часто упрекаем ребят в том, что их творческие работы неинтересны. Говорим о речевых штампах, недостаточной выразительности языка, бедности синтаксических конструкций. Мы бесконечно призываем учеников думать, рассуждать, делать выводы, эмоционально включаясь в повествование, но воз детских сочинений и ныне часто пребывает там, в наезженной многими поколениями школьников колее.
Это не случайно. До тех пор пока ученики не приобретут навыками владения разными жанрами сочинений, их творческие работы будут оставаться убогими и по форме, и – следовательно – по содержанию. Возражения, вызванные неприятием формального признака как доминирующего, не представляются абсолютными; есть формы, требующие значимого содержания, яркости и выразительности языка. К таким, несомненно, относится эссе, столь мало популярное, к сожалению, не только в ученической, но и в учительской среде.
Трудности, связанные с обучением этому жанру, начинаются уже при попытке дать ему определение. Специальная общедоступная литература мало помогает учителю. Так, толковый словарь С.И. Ожегова наличие в языке слова эссе «игнорирует»; энциклопедический Философский словарь тоже не считает его «своим»; Словарь иностранных слов даёт краткое определение эссе как «прозаического этюда, представляющего общие или предварительные соображения о каком-либо предмете или по какому-либо поводу, нередко случайному». Литературный энциклопедический словарь, к которому в последней надежде обращается словесник, уклончиво отговаривается указанием на специфику жанра, проявляющуюся в «небольшом объёме и свободной композиции» сочинения, «заведомо не претендующего на исчерпывающую трактовку предмета».
Согласитесь: управляться с подобными толкованиями необыкновенно сложно. Как объяснить детям особенности стиля эссе, лишь упомянув об «образности, афористичности и установке на разговорную интонацию» (Литературный словарь)? Разве не к тому же призываем мы, обучая стилю «просто сочинения»?
Разговор о специфике эссе как жанра следует начинать с того, что задача пишущего принципиально отличается от обычной. Ученики привыкли к тому, что их творческие работы должны представлять собой такое исследование, которое предполагает воспроизведение фактов, их трактовку, ориентированную на общепринятость вопроса, основывающуюся не только на собственных выводах, но и в значительной степени на мнении литературоведов, итогах коллективной работы в классе. Эти выводы должны быть аргументированными, а момент собственно творческий определяется часто умением композиционно выстроить работу и по возможности избавить её язык от речевых штампов.
Тот, кто отважится писать эссе, анализирует избранную проблему, не заботясь о систематичности изложения, аргументированности выводов. Это очень личный, авторский, оригинальный взгляд. При таком взгляде главную роль играет не факт, а впечатление, не суждение, а раздумье, не однозначность, а ассоциации. Н трёх этих «китах» и держится, пожалуй, эссе. Остаются «пустяки»: разобраться с детьми в том, что такое впечатление, из чего рождается раздумье и откуда берутся ассоциации.
Без детальной разработки этих понятий не выйти на определяющую специфическую примету эссе – метафоричность языка.

О впечатлении, раздумье и ассоциациях

Наиболее подходящими уроками для выяснения сути названных понятий являются уроки русского языка, где обучение сочинениям входит в сетку программных часов.
Возьмём несколько миниатюр, чтобы на их примере показать, как можно организовать работу. Все они написаны девятиклассниками на общую широкую тему «Осень».

О знаках препинания
Н. Крылова
Спокойная неторопливость зимы – точка. Зима – на том, как говорится, стоим. Бурная радость весны – сплошной восклицательный знак: ручьи! солнце! капель! «Гроза в начале мая»! Лето – сплошной вопрос: чем заняться? Куда поехать? За что грызут комары?
Осень – раздумчивое многоточие, многоточие листвы под ногами… Многоточие силуэтов улетающих птиц… Многоточие разноцветных зонтиков и огромных бантов первоклашек… Цепочки следов по первому снегу и тревожных рябиновых огоньков… Многоточие неоговоренных слов и непроснувшихся мыслей… Знак препинания? Знак времени года? А может, знак судьбы?

Осенние разговоры
Н. Бухтиярова
Никогда так долго не молчит природа. Никогда она так много не говорит. Язык листьев, воздуха, души потому похож на молчание, что для человека бывает непонятным.
«Холодно!» — съёжился осиновый дрожащий лист, скрученный почти вдвое. «Как светло вокруг!» — это голоса из кленового ковра. Забытый на скамейке мяч всем своим полусмущённым (полуспущенным) видом напоминает о конце футбольного сезона. «Шапку надень!» — резко командует ветер, а неловкие, но мягкие руки дождя вытаскивают из моей сумки зонт.
И что-то силится сказать душа – а расслышать не могу. Может быть, в следующую осень?

Поговорим о любви
Е. Алексеева
Вообще-то о любви говорят по весне, так принято. Но видна она осенью.
Осень – это любовь перелётных птиц к путешествиям и любовь к привычному месту тех птиц, что остаются зимовать. Осень – это любовь листьев к полёту и падению – высшей точке полёта, если смотреть на него глазами дерева. Осень – это любовь человека к последней синеве неба и любовь неба к человеку, когда тянет оно к нам руки дождя.
Осень любви – её последнее «прости»: за неудобство тёплой одежды, за сопливый нос, за мокрые ноги и испорченное порой настроение… Прости – потому что это любовь!

ОСЕНённость красотой
М. Калинина
Осень… О-сень. О, сень! Сень изумительных лесов, в предсмертной агонии разорвавших пышные одежды и разбросавших их повсюду: в городские парки, пристанционные лесополосы, под окна домов, просто на землю!
Это лес ОСЕНил мир красотой, а она, в свою очередь, ОСЕНяет счастьем людей…
Потому и зовётся: ОСЕНЬ.

Осенняя смута
Н. Кудрин
По ту сторону пыльного стекла завывают, ревут норды-опричники. Треплют одежды костлявых яблонь, ломают с треском прозябшие кости старцев-тополей. Сегодня у них гульба с кровью и вином. Затянулось свинцом небо. Не видит беспредел осени царь-батюшка Красно-солнышко. По всей земле смуту подняла предательница, всех поободрала, пообчистила, ливнями остудила бабье лето. Но иногда сквозь потолок облаков прорывается десяток-другой острых жгучих лучей, и тогда горит синим пламенем платье осень-разбойницы, ненадолго прекращается разгул молодых ветров. Гонцы солнца дают знать Осени, что придёт час, когда вместе с зимой-покровительницей сгорит она в кроваво-красном огне русской масленицы.

Итак, впечатление. Это слово имеет три основных значения, которые важны в совокупности:
1. След, оставленный в сознании, в душевной жизни чем-то пережитым, воспринятым. (Впечатления детства).
2. Влияние, воздействие. (Находиться под впечатлением).
3. Мнение, оценка, сложившиеся после знакомства с чем-либо. (Делиться впечатлениями).
Уточнив вместе с ребятами суть каждого значения, обратим их внимание на звучание самого слова. В-ПЕЧАТ-ление: впечатление – это то, что «впечаталось» в память; это «печать», наложенная чем-то, что может быть неотрефлексированным, но необыкновенно значимым. Значит, наша задача – попытаться вытащить из глубин подсознания нечто, послужившее печатью. Так рождается образ.
Проще всего начинать с образов живой природы – особенно тех, что в значительной степени уже «заношены» людьми: когда работа организована правильно, детей необыкновенно радует открывающаяся неожиданно нестандартность давно, казалось бы, всем известного. С этим связано обращение к такой традиционной теме, как «Осень», с предложением представить осень, вызывая к жизни каждодневные впечатления. Набор «картинок» будет самый обычный: листва под ногами, улетающие птицы, паутина, рябиновые кисти, дождь… Задача учителя – подтолкнуть учеников к раздумью. Как это сделать?
Раздумье (по Толковому словарю: состояние сосредоточенности мыслей, задумчивости) – действительно, всегда сосредоточенность на предмете (явлении, понятии); сосредоточенность, определяемая не возведением глаз к потолку, а активизацией внутреннего взора, пристального внимания к объекту раздумья, в данном случае – к образу.
Раздумье возникает тогда, когда предмет его перестаёт быть вычлененным из многообразных связей с миром. Понимание взаимосвязи всего сущего автоматически приводит к возможности (затем – потребности) сказать об одном через другое. Так рождается метафора. Попросим ребят попробовать сказать об уже названном ими с помощью метафоры, и интересные выходы на раздумье станут намечаться сразу. От заштампованного «ковёр листвы» до «любви неба, тянущего к человеку руки дождя», путь не столь велик, как может показаться, особенно если сам учитель активно включится в коллективную работу, не отметая никаких предложений, фиксируя на доске каждый найденный образ. Известно, что даже штамп может родить нестандартный мыслительный ход: так, примитивный «шёпот дождя» вывел на оригинальные «осенние разговоры».
Следующий этап – работа с записанными метафорами. Раздумье над каждым образом не может не родить ассоциации. Например, вполне банальные «пышные одежды леса» прошли стадию «сбрасывания», далее (через вопрос, как это происходит) – к увяданию, от него — к контекстуальному синониму «смерть», а последняя уточнила «сбрасывание» на «разрывание ветром», а сам процесс был назван агонией…
Конечно, подобная работа сложна тем, что требует максимальной включенности учителя, способности его на экспромт, быструю помощь ученику в выстраивании метафорического ряда. Её нельзя проводить в паре ученик – учитель: поощряема включенность каждого даст великолепный результат: мысль одного всегда может стать отправной точкой рассуждения другого.
Ассоциативное мышление развивается у учащихся при работе на всех уроках, однако литератор может использовать и специальные задания и игры, рассчитанные на тренировку. Так, изучая ту или иную монографическую тему, на обобщающих уроках время от времени предлагаются слова, которые должны «спровоцировать» ассоциацию. Например: брегет (Евгений Онегин), Кавказ (Пушкин, Лермонтов), монастырь (Мцыри). Или наоборот: Печорин (скитания, тоска, одиночество), Чичиков (деньги, авантюризм, мошенничество) … Когда такие задания будут выполняться с лёгкостью, необходимо перейти к следующему этапу – выстраиванию ассоциативной цепочки, где первое и последнее слова могут отстоять друг от друга по смыслу очень далеко. Скажем так: брегет – Онегин – хандра – поиск смысла – счастье – любовь. Усложняем игру, предлагая эти далеко стоящие «брегет» и «любовь» с заданием восстановить возможные промежуточные звенья.
Вернёмся к нашим миниатюрам. Опираясь на выстроенные метафорические ряды, просим детей установить возможные ассоциативные связи. Так, например, от «пунктира» улетающих птиц пришли к «знакам препинания», соотнеся их, в свою очередь, с темой «Осень».
Такая работа требует тренировки и не всегда, конечно, может быть осуществлена в рамках одного урока, особенно на начальном этапе. Не стоит жалеть времени: затраченные усилия окупятся сторицей, да и с каждым разом ребята будут соображать всё быстрее.
Непосредственному созданию текста предшествует определение узкой темы в рамках широкой «Осень» с непременным требованием запечатлеть в своей формулировке центральную для сочинения метафору. Эта черновая работа тоже ведётся коллективно, каждая находка учеников поощряется, учитель максимально помогает предложением собственных вариантов. Основной текст пишется дома. Следующий урок – обязательное знакомство результатами деятельности каждого, даже если класс большой. Практика показывает, что при отсутствии «прилюдного» чтения своего сочинения некоторые ребята остаются на уровне «У меня не получилось» (с учителем им договориться в этом случае легче) – чувство неловкости перед одноклассниками заставит сделать хоть что-то, а задача учителя – из этого «что-то» вытащить (иногда с большим трудом) такое, за что читающему не будет стыдно, и похвалить его даже в том случае, если учитель сам по ходу чтения скорректировал неудачный текст.
Периодически предлагая миниатюры на самые разные темы, мы предоставим ребятам возможность добиться того, чтобы появился эффект «свежего взгляда». Иногда оказывается действенной система запретов, как например, при подготовке к сочинению-миниатюре в канун Нового года. Вместе с ребятами мы выяснили, о чём нельзя писать – о сверкающей огнями ёлке, о серебристых снежинках, о хрустящем под ногами снежке, о хлопушках и бенгальских огнях – и так далее; список штампов, к сожалению, достаточно велик. В качестве «стимулятора» для раздумья решили задать вопросы, какие никто не задавал (например, почему ёлочные игрушки всегда блестящие), или вопросы традиционные, но с условием отвечать на них не с «научной» точки зрения (например, почему Новый год празднуют зимой). Вот что получилось в результате.

Бедные взрослые
Д. Овсянников
Что делать взрослому человеку в новогоднюю ночь? Постараться выжить. Громадное количество детей рождается в одночасье и устраивает неслыханный шабаш, сравнимый со Днём Всех Святых. Добрые, милые, смеющиеся дьяволята носятся по горящим улицам всю ночь. Не поспеешь за ними – будешь ночевать в сугробе. Не ублажишь подарками – умрёшь под натиском хлопушек. О, плачь, взрослый, и смейся, ребёнок! Умри, скучный и надоедливый зануда! Не жить тебе сегодня на земле! Ура фейерверкам, кострам, шампанскому и неугомонному веселью!
А кто ты? Что ты будешь делать в праздник – спасаться или смеяться?

Рождественская тайна
В. Латышева
Спокойный ветерок появился в комнате, покачался на пламени свечи. Наверное, обжёгся. Пламя проснулось, вскинулось – и снова засияло ровным светом. Зашевелились игрушки, недоумённо перезваниваясь, и на тебя уставилось множество блестящих глаз. Я задерживаю взгляд, смотрю глаза в глаза.
Что же там таится? Что вы видите, блестящие глаза игрушек? Что вы знаете?
Похоже, они не хотят раскрывать своей тайны. А может, так и надо. Потому и вынимаются с таким трепетом из коробки каждый год даже одни и те же игрушки: в них, в блеске озорных глаз, отражающих пламя свечи, — неразгаданная тайна.

Смех ёлки
О. Попова
Один раз в году я слышу смех ёлки, тихий и игривый, радостный из-за моей радости. Этот смех пахнет Новым годом так же, как сам Новый год пахнет ёлкой. И каждый раз я говорю себе: «А вдруг в следующий раз не услышу?» Всматриваясь в зелёные ёршики веток, прошу: «Смейся, ради меня смейся! Ты же знаешь, как я люблю робкие колокольчики твоего голоса, хранящие мудрую вечность прекрасных чувств. Ты же видишь, как загорается моя улыбка от твоей… Прошу тебя, смейся!»

Почему наступление Нового года празднуют ночью
А. Сайфина
Почему Новый год празднуют ночью? Гуляя зимней ночью, звёздной, чистой и необъятной, между волнением и спокойствием, между тревогами ожидания и радостью уже свершённого, есть время подумать о посаженных семенах и ещё не собранно урожае, о затратах и результатах. Летняя ночь так темна и безмятежна – она усыпляет бдительность. Да и коротка ночь лета. Но как только голубое сияние озаряет землю, ты оживаешь. Кусающийся мороз не позволяет тебе заснуть, а высокая, бесстрастная, холодная луна шепчет: время пришло — мир нарядился в серебристый хитон ожидания. Пора праздновать обновление!

Игрушки, которые играют нами
А. Красникова
Ёлочные игрушки – это её личные игрушки. Только кажется, что они для нас – на самом деле, они играют с нами, с нашими чувствами.
Поставим ёлку и будем наблюдать за увядающей, а потому немного печальной красотой. Украсим блестящими игрушками, чтобы сохранялась иллюзия вечности этой красоты; игрушки блестят – освещают нам предстоящую дорогу. Они, играя с нами, отражают всё хорошее, чем полнимся. Правда (в этом особый смысл игры), криво всё, как в комнате смеха, — попробуй пойми…
Выравнивайте своё добро, делайте его совершенней. Пытайтесь, очарованные блеском, создавать блеск вашего добра – ещё ярче, ещё светлее, чем на ёлке!
Хороши и миниатюры – раздумья на этически темы с попыткой осмысления неких абстрактных понятий. Эта та территория, где запретить себе быть банальным возможно только через обращение к метафоре. Так, размышляя над вечной темой любви, одиннадцатиклассница написала миниатюру, способную, на наш взгляд, выдержать суд самых строгих критиков.

Когда разум преклоняет колена
И. Айвазова
Любовь – одно из колёс в колеснице жизни. Оно движется, захватывая потоки воздуха и вовлекая их в круговорот вечности. Так, в шутке Купидона – вечность смертных.
Не отвлекаться! — вихрь ещё в пути. Он устремляется всё дальше; уже свистит в ушах и режет глаза, так что ресницы замыкают врата разума. Вихрь чувств приводит мысли в беспорядок, сплетая их в немыслимый узор, — и разум преклоняет колена. И тогда …
Жемчужина в ракушке грязной. Всё утро в капельке росы. Ребро Адама шевелится в Еве. Сон наяву в содружестве с бессонницей ночной. Два одиночества, теряющих себя. Шуршание змеиной чешуи о спутанные ноги и яблоко на тонком острие хвоста. Ещё? – Туман, горенье щёк, дыханье моря. Ещё? – Крылья счастья за спиной. Ещё? – Вдыханье аромата роз иль запах гари, щекочущий ноздри беспечного Икара… Всё вместе – чудо, искорка в душе.
Но не обжечься бы, когда в смятенье ветер тучи сгонит, столкнёт их вместе, — молния сверкнёт, и загорятся души. Чем ярче пламя, тем быстрей свеча горит. В избытке ветра – ветрености суть.
И не остался б только пепел хладный…

Интересными получились т раздумья о тайне и таинственном у учеников 7-8 классов.

Таинственный ларец
Е. Ткачёва
Любимое место, куда частенько заглядывает человеческая душа, — тайна. И кто знает, почему? Может, в этом месте зарыт клад? Чей? – Естественно, клад души.
В каждой душе есть некий хрустальный ларец; там и лежит клад. Что такое клад? – Это золото. Золото души… От карандаша, подаренного близким человеком, до воспоминаний детства. Интересный клад; знаешь ведь, что лежит здесь, а открыть этот ларец не можешь. Да и зачем его открывать? Достать карандаш? А зачем он нужен? Как зачем – в нём хранится Любовь!
Любовь – золото души? Конечно! Значит, в том ларце полным-полно любви! Только как часто пытаются открыть ларчик?…

Пять жизней
А. Сергеева
У каждого из нас есть пять жизней: детство, отрочество, юность, зрелость и старость. Вы никогда не задумывались, почему в детстве т отрочестве та хочется побыстрее стать взрослым? Да потому, что хочется разгадать тайны взрослого человека! Но, как бы ты ни старался, ты никогда не разгадаешь их, не познав остальных стадий возраста.
Так, может, и не стоит спешить разгадывать все тайны жизни? Может, тайна и хороша неразгаданностью своей?

Тайна жизни
А. Одинцова
Тайну, эту бездонную сокровищницу, мы пытаемся вычерпать с детства. Маленький человечек прячет игрушку – сооружает тайник. С возрастом люди строят где-то у себя внутри, в душе, свой Тайник, который для многих закрыт, а для кого-то открыт. «Каким же я должен быть, чтобы мне открыли душу?» — часто задаёмся мы вопросом, стремясь стать лучше для других, а значит – для себя.
Мы нередко задумываемся о том, как мало мы знаем, видим. Стремимся разгадать Тайну потустороннего мира, а находим Тайны в себе. ы стремимся, стремимся к совершенству! Может, Тайна и есть дар, посланный человеку свыше ради стремления к чему-нибудь в жизни.
Люди проживают жизнь, чтобы разгадать её тайну и познать самих себя. Но,разгадав, оказываются на пороге очередной тайны – тайны смерти…

Как работать с метафорой

Как известно, понятие о метафоре учащиеся получают ещё в среднем звене. Чем раньше оно будет дано, тем больше времени останется на овладение навыками использования метафоры в речи. Путь их формирования начинается с анализа разнообразных текстов, причём таких, где встречаются не отдельные метафоры, а их смысловые ряды. При желании можно создать неплохую копилку текстов, основанных на метафоре, причём анализ их органически будет вписываться в изучение программного материала п литературе.
Так, например, говоря о Пушкине в любом классе, нельзя не обратиться к очень выразительным отрывкам из статей Ю. Айхенвальда или В. Розанова. Скажем, таким: «Всеотзывная личность его была похожа на многоструйный инструмент, и мир играл на этой Эоловой арфе, извлекая из неё дивные песни. Великий Пан поэзии, он чутко слышал небо, землю, биение сердец – и за это мы теперь слушаем его…», «Ему необходимо аккордом примирения, песнью Орфея, снова слить разъединённые элементы мира, замкнуть кольцо жизни, дать ответ на нравственное недоумение…», «Его поэзия – отзыв человека на создание Бога. Вот сотворён мир, и творец спросил о нём человечество, и Пушкин ответил на космический вопрос, на дело божьих рук, — ответил признанием и восторженной хвалой…» , «Мы знаем, что в степи мирской печали есть неиссякаемый, животворный источник, где обновляется воодушевление и сила жизни, где даётся святое причастие красоты. Его стихи… текут вослед за нами в продолжение всей нашей жизни и … навсегда вливаются в наши взрослые души». (Ю. Айхенвальд)
Или таким (у В. Розанова):
«На вопрос, как мир держится и чем держится – можно издать десять томиков его стихов и прозы. На другой, более колючий и мучительный вопрос – «да стоит ли миру держаться», — можно кивнуть в сторону этих же десяти томиков и ответить: «Тут вы всё найдёте, тут всё разрешено и обосновано». О Лермонтове у него же: «Лермонтов никуда не приходи, а только уходит…. Вы его вечно увидите «со спины». Какую бы вы ему «гармонию» ни дали, какой бы вы ему «рай» ни насадили, — вы видите, что он берётся за скобку двери… «Прощайте! Ухожу!» — сущность всей поэзии Лермонтова. Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно». Естественно, что в старших классах эти две книги («Силуэты русских писателей Ю. Айхенвальда и «О писательстве и писателях» В. Розанова) должны стать настольными и для учителя, и для учеников, потому что оба автора мастерски пользуются главным свойством метафоры, одновременно и утаивающей, и проясняющей суть.
Самый незамысловатый с точки зрения содержания текст может стать объектом смыслового анализа. Модные (в хорошем смысле) ныне этюды, зарисовки, представленные в периодике, дают замечательный материал для разговора о метафоре. Хорошие результаты даёт такой приём: слушаем детские рассказы о чём-то (тема зависит от того, какой у учителя текст на руках) – затем сопоставляем их со словом писателя/ поэта, публициста, самого учителя, учеников прежних лет…Все, например, увлечённо рассказывают про лес и грибы, но не так, как это удалось сделать журналисту Н. Крыщуку:

Грибные прогулки
Лес в косой солнечный день бережёт свой сумрак. Хочется повесить табличку6 «Тих! Идёт спектакль!»
Входишь крадучись. Потому что никто не приглашал. Нет не то что блатной контрамарки, билета даже. Входишь тайно, воровски, шпионски. Хочется сказать, не в театр, не в другую страну – в чужое царство. Здесь свои монархи, своя знать и плебеи, веселье и немногословная беда. Здесь загадочная грибная душа хоронит себя от постороннего любопытства.
Белые себе цену знают. Они не работают, но водят хороводы, не стоят на посту – они прогуливаются. Всё в них выдаёт дворянское достоинство и барственное спокойствие, малыши и в ребячливости своей сохраняют осанку. Белое тело боровиков не знает загара. Даже полнота их не портит, даже отлично их скроенные шляпы выглядят вызывающе – всё по чин, всё по сану. Красные подосиновики – гвардейцы короля. Ниже их достоинства прятаться в мох или траву. Они взбираются на редуты мшистых, пенных пригорков, подставляя огню свои алые головы. Алые же листья осины, призванные выполнять роль камуфляжа, приходят к вам на помощь лишь в самом конце лета.
Сыроежки похожи на барышень из маленьких городов, которые уверены, что нет ничего более искусительного, чем ярки наряд и одинокие прогулки. Вот стоят они поодаль друг от друга – кто в красном, кто в жёлтом, кто в лиловом. Красуются, показывают себя. Молча поют песни. Одни – скромно потупившись, надвинув на глаза шляпку с загнутыми полями, другие – широко распахнув ресницы или даже (бесстыдные!) задрав на голову подол. Жаль, немногим из них удаётся до встречи со своим суженым сохранить невинность. Уже в молодости изъедены до трухи. Много и просто хлипких, слабогрудых – дети сырых расщелин. Но те, кто выстоял, скрипят в руках и испуганно улыбаются.
Говорить о грибах можно бесконечно. О сарафанных хороводах узкоглазых лисичек и беглых рыжиках, о самоварных моховиках и радужной россыпи волнушек. Как они уживаются вместе, почему не поделили пространство – родовитые боровики и маргинальные горькушки? Может быть, биология расскажет нам нечто о демократии?

Такой текст можно использовать по-разному: проанализировать полностью с учениками или прочитать (записать с классом) об одних грибах, а потом попросить попробовать, оставаясь в том же метафорическом ряду (царство и его обитатели), самостоятельно рассказать (написать) о каких-то других.
Кстати, это довольно сложно – оставаться в рамках одного метафорического ряда. Это умение тоже требует тренировки. Не случайно же Н.В. Гоголь, изумительный мастер метафоры, предостерегал: «Можно писать о яблоне с золотыми яблоками, но не о грушах на вербе». Необходимо показать ребятам, как центральный метафорический образ выстраивает ряд. Это можно сделать, например, на таком маленьком отрывке из публицистической статьи:
«Мне приходилось видеть, как исторический факт мотается на качелях субъективной логики, возносясь на метафизические вершины и обрушиваясь в бездонные пропасти объективного незнания».
Центральный метафорический образ – «качели логики» — всё остальное, следовательно, пребывает в группе тех смысловых значений, что связаны именно с качелями; исторический факт в этом тексте «мотается», «возносясь и… обрушиваясь», но никак не может «прыгать» или «бежать».
Приведём отрывок из ученической работы с нарушением такой смысловой целостности и попросим детей определить, где допущена ошибка.

«Я иду по пустыне. Нещадно палит солнце. Путь к счастью далёк. «Духовной жаждою томим», пытаюсь найти желанный источник радости. Напрасно!
Жара сильнее. Как будто миллионы солёных брызг бед и неприятностей впиваются в кожу, волна усталости накатывает – далеко до берега покоя.»

Ошибка пишущего в том, что образ пустыни, который он взялся создавать, не может включать «морские» элементы. Если бы речь шла не о метафоре, сравнение с морем было бы уместно – в данном случае «солёные брызги» логичнее заменить «раскалёнными песчинками», а «берег» — «оазисом».
Созданию метафорических рядов одной группы хорошо помогает анализ стихотворных текстов с выполнением на первом этапе неблагодарной (для текста), но нужной для пишущего работы по деметафоризации, на втором – по созданию аналогичного (конечно, вряд ли уже стихотворного) повествования на той же смысловой, но собственной метафорической основе.
Хорошо известно всем стихотворение А.С. Пушкина «Телега жизни». Рассмотрим на его примере, как можно организовать работу. Итак, сначала вчитываемся в текст.

Телега жизни
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везёт, не слезет с облучка.
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошёл! ………
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля едем до ночлега –
А время гонит лошадей.

После знакомства с ним спросим учеников, о чём в этом стихотворении рассказано. Оттолкнувшись от названия, дети восстановят событийную канву, свободную от метафоры. Вопрос следующий – о том, почему автор прибегает к метафоре, — другими словами, почему метафора позволяет быть более точным; почему именно телега становится контекстуальным синонимом жизни; что можно сказать о внутреннем состоянии человека, для которого жизнь ассоциируется с телегой, — и тому подобное. По окончании беседы спросим, с помощью каких ещё метафор можно рассказать о жизни в её протяжённости, и предложим ученикам сделать это. Вариантов, как правило, много: парусник, выходящий ранним утром из тихой гавани; дерево, начинающее жизнь из крохотного семени, в котором запрограммированы и ждут своего часа силы гигантского растения; цветок, на заре устремляющийся хрустальным бутоном к солнцу…, — любой образ, способный вместить в себя неизбежные на протяжении жизни метаморфозы, годится для того, чтобы стать метафорой.
Следующий этап работы – выстраивание метафорических рядов. В нашем примере (в соответствии с перечисленными образами) это будут «упругие паруса мечты», «штормовой ветер невзгод»; «побеги юношеских желаний», «лихой человек, вырезающий на чуткой коре дерева своё имя»; «семена цветка, упавшие в почву жизни, и возможность (невозможность) всходов в зависимости от плодородности этой почвы» — и так далее. Завешается работа по созданию текста дома, с обязательным, как уже было сказано, чтением на следующем роке.
В качестве подходящих для подобных занятий стихотворений можно использовать тексты В. Набокова, Б. Окуджавы и другие.
Вот, например, как представлено время в стихотворении В. Набокова «Новый год»:

«Скорей, мы говорим, — скорей!»
И звонко в тишине холодной
захлопнулись поочерёдно
двенадцать маленьких дверей…
И удалившихся не жаль нам:
да позабудутся они!
Прошли те медленные дни
в однообразии печальном.
А те, другие, что вошли
в полуоткрывшиеся двери,
те не печали, не потери,
а только радость принесли.
Но светлые дары до срока
они, туманные, таят,
столпились и во мгле стоят,
нам улыбаясь издалёка…

А вот совершенно изумительные стихи Б. Окуджавы:

На улице моей беды стоит ненастная погода,
шумят осенние деревья, листвою блеклою соря.
На улице моих утрат зиме господствовать полгода;
всё ближе, всё неумолимей разбойный холод декабря.
На улице моей судьбы не всё возвышенно и гладко…
Но тёплых стен скупая кладка? А дым колечком из трубы?
А звук неумершей трубы, хоть всё так призрачно и шатко?
А та синица, как загадка, на улице моей судьбы?

Может быть, не очень корректно использовать творения великих в столь прагматических целях, но думается, если рассмотреть это как литературную игру, момент неловкости будет снят.
Естественно, подобную работу следует проводить время от времени, когда есть повод. П вот поощрять попытки учеников сказать о чём-то с помощью метафоры необходимо постоянно; можно стимулировать их усилия объявлением об автоматическом повышении оценки за содержание сочинения, если в нём присутствует не менее трёх метафор. Не надо боятся того, что появятся «четвёрки» там, где должна была бы быть «тройка»: свою «законную» итоговую оценку ученик вряд ли изменит, зато предпринимаемые им попытки наверняка не пройдут даром: голова человека настраивается на деятельность в определённом режиме, и привычка такого рода закрепляется как способ деятельности, что со временем даст результат.
Существует и другая «опасность»: в погоне за образами ребята могут начать оригинальничать, путать красоту с красивостями, перебарщивать… Пусть. Не обрубайте им крылья, даже если последние кривоваты; вместе с навыком придёт и чувство меры. Только наедине с учеником можно вместе подумать о более выигрышных вариантах того, что, может быть, показалось вычурным. А вот «нежизнеспособные» образы, противоречащие логике, нельзя, конечно, оставлять незамеченными при коллективной работе по анализу сочинений.
И последнее – к вопросу о тренировке. Мы разбираем на уроке трудную тему, дети устали – самое время поиграть минуту – другую. Попробуйте «метафорическую зарядку»: учитель предлагает слово – дети подбирают синоним – метафору. От простейшего «мечтать – улететь на крылья мечты» можно по мере освоения игры переходить к более сложному: «прикрыть глаза – отгородиться от мира пушистым забором ресниц».
Самое главное – не система даже, а постоянство в работе с метафорой. Пусть ребята почувствуют, что метафора – бог, которому молится учитель; они станут подтрунивать, создавать специально ситуации, где можно будет «поиграть» с метафорой; они могут даже в меру язвить по этому поводу (например: «Рука гнева всегда выставляет только двойки!» — реплика на «два», выставленное на уроке за невыполненное задание) – замечательно! Чем чаще дети станут окунаться в стихию языка, тем незаметнее для себя станут в ней умелыми (в разной, конечно, степени) пловцами.

А теперь придумаем афоризм

Стиль эссе складывается из многих составляющих. Одна из них – афористичность языка, которая обладает способностью даже вполне обычной мысли придать изящество и оригинальность. Это происходит вследствие продуманной краткости, подчёркивающей высокий уровень обобщения.
Афористичность мышления тоже относится к тем свойствам, которым можно научить. Правда, и здесь ничего нельзя добиться за один, два, три или десять уроков – только систематическая работа на протяжении всех лет обучения даст результаты, практика показывает, что начинать её можно уже в 5 классе, как только ребята познакомятся с пословицами.
Выясним вначале, что такое афоризм (само слово дети наверняка слышали). Приведём в качестве примера несколько афоризмов и сравним их с пословицами. Общего, действительно, много, особенно если учитель подберёт легко сопоставимые пары. Например: Не спеши языком – торопись делом. – «Если что можно доказать делом, то на это незачем тратить слова» (Эзоп). Или: Терпение и труд всё перетрут. – «Любые невзгоды следует превозмогать терпением» (Вергилий)
Очевидно, что афоризм, как и пословица, обобщает некие суждения, делает их значимыми для всех. Он, как и пословица, достаточно краток и так же, как пословица, мудр. В чём же отличие? Если не углубляться с ребятами в детали, то главное отличие лежит на поверхности: афористическое изречение имеет автора. Объясним, что каждый может стать автором афоризма, если ему удастся в краткой и ёмкой форме высказать нечто важное для всех.
Отметим, что изречения – афоризмы построены по определённым речевым моделям, формулы которых можно вывести вместе. Для этого попросим записать несколько афоризмов, а затем сгруппируем их именно по форме выражения мысли. Получится примерно следующее:
1. Побуждение к действию (или запрет на действие):
«Делай великое, не обещая великого», «Живи с людьми так, чтобы твои друзья не стали недругами, а недруги стали друзьями» (Пифагор). «Не считай себя великим человеком по величине твоей тени при заходящем солнце» (Он же). «Заговори, чтобы я тебя увидел» (Сократ). «Не прибавляй огонь к огню» (Платон).
2. Попытка дать определение, очень часто в форме «Кто… — тот», «Что… — то»:
«Благодарность – признак благородства души» (Эзоп). «Ум – бог каждого» (Гераклит). «Мудрость – царица неба и земли» (Сократ). «Надежды – сны бодрствующих» (Патон). «Гнев – начало безумия» (Цицерон) «Кто кажется страшным, тот может быть свободным от страха» (Эпикур). «Кто утратил стыд, того нужно считать погибшим» (Плавт). «То, что сделано, не может стать несделанным» (Плавт).
3. Противопоставление понятий, явлений, качеств:
«Много говорить и много сказать – не одно и то же» (Софокл). «Не слово, а несчастье есть учитель глупцов» (Демокрит).
4. Условие или время действия и само действие:
«Если тебе не спастись от смерти, умри, по крайней мере, со славой» (Эзоп). «Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок» (Пифагор). «Когда слово не бьёт, то и палка не поможет» (Сократ).
5. Использование сравнительной степени для сопоставления понятий или явлений:
«Всякий вид работы приятнее, чем покой» (Демокрит). «Лучше сразу умереть, чем жить в ожидании смерти» (Цезарь).
6. Парадокс как основа суждения:
«Серьёзное разрушается смехом, смех – серьёзным» (Аристотель). «Жить только для себя не значит жить» (Менандр). «Народу много, а людей немного» (Диоген). «Я знаю только то, что ничего не знаю» (Сократ).
7. Категорическое утверждение чего-то:
«Познание начинается с удивления» (Аристотель). «Гнев – начало безумия» (Цицерон). «Нет ничего сильнее слова» (Менандр).
Отметив общие закономерности синтаксического, лексического и грамматического строя суждения – афоризма, переходим к тренировке. Начинаем с простейшего (это тоже своего рода игра). Пословицу (например, «Любишь кататься – люби и саночки возить») необходимо перестроить в собственный афоризм, сохранив её смысл, — для этого использовать любые из исследованных моделей. В результате получаются примерно такие суждения:
Тот, кто любит кататься, должен помнить о необходимости возить саночки.
Если любишь кататься, не забудь о любви к тем саночкам, что придётся возить.
Кататься – это не только получать удовольствие; приходится и саночки возить.
Любовь к катанию на санках невозможна без любви к тому, чтобы их возить. Нельзя кататься на саночках, не возя их. Люби возить саночки, если любишь кататься.
Только тогда катайся на саночках, когда любишь их возить. Кататься на саночках – возить их.
Кататься на саночках лучше, чем возить их, но без последнего первое невозможно.

Смысл этой работы в том, чтобы ребята учились кратко и ёмко формулировать мысль, отсекая лишние слова. Кроме того, они запоминают, практически осваивая, модели построения афоризмов.
Самостоятельное придумывание афоризмов поле такой тренировки становится делом достаточно простым. Ребята уже знают, что вначале надо сформулировать мысль (определиться с тем, о чём будешь говорить), а потом постараться найти её такую форму, чтобы убрать максимально возможное количество слов, оставив те, что позволят быть кратким и по возможности оригинальным. На начальном этапе мысль можно предлагать общую, но теперь уже без соотнесённости с пословицей, то есть без готовой формулировки. Например: «Давайте придумаем афоризм о том, как прекрасна настоящая дружба». Можно начать работу коллективно; можно формулировать вместе первую часть высказывания, подсказывая модель, а заканчивать будет каждый по-своему.

Когда рядом друг, …
Ели хочешь иметь друга, …
Дружба – это…
Дружить – значит…
Нельзя сохранить дружбу, если…

Вариантов множество, и то, насколько успешно ребята справляются с работой, определяет степень помощи им со стороны учителя.
Конечно, афоризм красивый не только формой. Поэтому, помогая детям, предлагая сами варианты, позволяющие говорить о метафоре (особенно удобно с помощью метафоры давать определения абстрактным понятиям), удачно найденном эпитете, парадоксе, игре однокоренными словами и прочих специфических особенностях афоризмов.
Сразу несколько учебных «зайцев» можно «догнать» тогда, когда обращаешься к афоризмам на уроках литературы. Кроме развития способности к афористическому мышлению, необходимой для важной, но всё-таки узкой цели – написания эссе, работа с афоризмами при изучении художественного произведения позволяет более глубоко проникнуть в его смысл, понять героя или авторскую идею. Разве не в прямом соответствии с раздумьями Грибоедова находится такой, например, афоризм: «Хочешь быть умным – готовься слыть дураком» (В. Жилкин)? Поэтому, заканчивая разговор о том или ином произведении, на уроке или дома можно предлагать учащимся задания по составлению афоризмов. Такие задания могут быть разными: с определением темы (любовь и деньги – после изучения «Бесприданницы», например), с размышлениями вокруг предложенных понятий (любовь, долг, счастье, смысл жизни, верность, эгоизм – после изучения «Евгения Онегина»), без всяких условий предварительных – и тогда ключевые понятия выбирают сами дети. Одно лишь правило должно соблюдаться: придуманные афоризмы не могут по смыслу отступать от идеи, логики, содержания изучаемого произведения. Иногда ими можно охарактеризовать какого-то одного героя. Так, в разное время были придуманы учениками афоризмы, о которых шла речь на уроке (задание было таким: явить в изречении кредо человека):

Коробочка: Пользу красоты ещё надо доказывать – красота же пользы очевидна
(Д. Беликов)
Мир – огромный сундук, который всю жизнь стремишься заполнить. (О. Бокий)
Ноздрёв: Прелесть обмена – в возможности обмана. (В. Жилкин)
Лучший аргумент в споре – кулак. (К. Липунова)
Жизнь – величайшая ярмарка. (Е. Попова)
Дубровский: Честь – ещё не счастье, да счастье бесчестным не бывает.
(О. Толубеева)
Троекуров: Испытывая чужое мужество, обретаешь своё. (В. Латышева)
(Надо бы уточнить; «обретаешь иллюзию своего» — И.З.)
Сильны не деньги, а их обладатель. (М. Кузнецова)
Николай Болконский: Дети начало бессмертия для смертных, стыд за детей – его конец. (В. Терехов)
Генеалогическое древо корнями уходит в отечество. (В Жилкин)
Если сам предмет разговора необыкновенно широк и требует пристального внимания к себе, любые ограничения при составлении афоризмов можно снимать. Тогда рождаются очень интересные вещи:
Вокруг «Горя от ума» —
Любовь не спрашивает родительского благословления. (Н. Сергеева)
Бойтесь не говорящих, а втихомолку действующих. (К. Воробьёва)
Сумасшествие в определённых обстоятельствах – высшее проявление здравомыслия. (Ю. Токарь);
Вокруг «Обломова» —
Не стоит думать о смерти, когда ещё не до конца обдумал жизнь. (В. Терехов)
Душа стремится к идеалу, и только лень бросает нас на дно. (О. Карпушина)
Жизнь – это медленно догорающая свеча судьбы. (Т. Красова)
Жизнь – это слишком ценный дар, чтобы потратить его на размышления о смерти. (К. Ольхова)
Не обгоняй жизнь – догонишь смерть. (В. Жилкин)
Вокруг драм Островского –
Чтобы быть счастливым, надо иметь мужество. (И. Айвазова)
Глубины неба и глубины бездны измеряются человеком. (Г. Барыльник)
Пороки одного человека – заноза всего человечества. (М. Бологова)
Когда исчезнет горизонт – кончится вечность. (В. Жилкин)
Прощанье – песня любви и разлуке. (Е. Ткачёва)
Вокруг «Героя нашего времени» —
Одиночество – это дружба с самим собой. (К. Храмцова)
Подражание – болезнь, убивающая личность. (О. Бокий)
Если любовь – пища для души, ненависть – яд для неё. (О. Толубеева)
Тело без души, что камень у дороги. (О. Толубеева)
Вера – канат, держащий человека над пропастью судьбы. (К. Абрамович)

За работу по составлению афоризмов нужно ставить оценки. Как правило, они бывают выше текущих, что пробуждает интерес к предмету в целом, способствует активизации творческих сил учеников.
При наличии любых дополнительных возможностей, будь то школьная газета, классный рукописный журнал или литературный уголок, придумывание (создание!) афоризмов может продолжаться по любому поводу – от «бичевания» пороков (лени, зависти, мелочности, грубости и прочее) до внимания к школьным значимым датам. Так, например, ученики всех классов однажды, поздравляя выпускников в школьной газете, попробовали определить, что такое последний звонок.
«Последний звонок – это песня малиновки, в которой есть капля радости и капля грусти» (А. Сидякина, 6 кл.);
«Последний звонок – это переход из одного мира в совершенно другой» (А. Щекочихин, 7 кл.);
«Последний звонок – это последние капли дождя, после которых выходишь на солнечную сторону» (Е. Щекочихина, 7 кл.)
Вполне качественное эссе по этому поводу представила одна из семиклассниц:

А. Одинцова
Облетаешь родную голубятню, крикнув: «До встречи!» И вот взгляд останавливается на заветном окошке в небе; оно манит неизвестностью, притягивает, и вот…
Хищный поток ветра обдал всё тело, подхватил и, кружа, шевеля перьями и ломая крылья, несёт в устрашающе пустое огромное пространство. Где-то внутри зарождается страх, он овладевает всем телом, и вот ты уже оглянулся, чтобы вернуться… но, увидев полные надежды и гордости глаза собратьев, вдруг распрямляешься и, подхватываемый воздушным потоком, летишь вперёд. Пространство наполняется новым запахом – запахом свежей листвы. Ветер шумит везде: и снаружи, и внутри – опять оборачиваешься и… родная голубятня кажется такой маленькой составляющей того ранее пустого пространства. Посыпались слёзы из глаз – то ли от ветра… то ли от боли в крыльях…
То ли от чего-то ещё.

Прощаясь, одиннадцатиклассники, свою очередь, подарили шутливые афоризмы – пожелания:
«Никогда не мойте руки после еды, поскольку на них может остаться что-нибудь вкусное»;
«Пишите неразборчиво, чтобы иметь повод упрекнуть учителя, что он (она) не понимает элементарных вещей»;
«Говорите быстро, чтобы учитель не успел усомнится в вашей правоте»;
«Если вы несёте чушь, несите её уверенно: это называется точкой зрения»
(М. Кузнецова)
«Стремясь к вершине, помни, что это может быть не Олимп, а Везувий»;
«Приятно быть важным, но важнее быть приятным»
(Т. Красова)

Напоследок отметим, что чем чаще ребята будут учиться создавать афоризмы, тем более точной и яркой будет становиться их речь.
«А с чего лучше начать?»

(Несколько слов о композиции эссе)

Этот отчаянный вопрос – «С чего надо начинать?» — задают из года в год все школьники, приступающие к письменной творческой работе. И если в большинстве случаев, когда пишется сочинение на литературную тему, мы ограничиваемся обговариванием различных вариантов вступления, то при написании эссе дело обстоит много сложнее.
Все существующие определения эссе, как уже отмечалось, указывают на свободную композицию этого жанра. Необходимо выяснить с ребятами, как они это понимают, так как слова о свободной композиции не означают отсутствия последней. Чем чаще мы будем напоминать о важности структурирования любого текста, тем реже детских работах будут встречаться ошибки по нарушению логической последовательности изложения, несоразмерность частей сочинения.
Для того, чтобы частные мысли пишущего были интересны не только ему, рассуждение в эссе ведётся на максимально высоком уровне обобщения. Это в свою очередь, возможно тогда, когда мы начинаем говорить о «жизни вообще» — другими словами, меру сил философствовать. Толчок философствованию задаёт тема, а первый шаг процесса рассуждения – нахождение для данной темы адекватного метафорического образа. Найденный образ станет центральным и определит структурную канву повествования.
По мере того как пишущий будет рассуждать с помощью метафоры, «дерево» его сочинения станет обрастать «ветвями»: одни детали вызовут к жизни другие. Путешествие мысли в удачной работе может быт очень интересным. Собственно, в возможности такого путешествия и заключено то, что определяется как свободная композиция; чем выше эрудиция автора, тем значимее его ассоциация, тем большие связи с различными явлениями жизни устанавливаются через сравнения, аналогии. То, что в традиционном школьном сочинении мы называем отступлением от темы, эссе становится достоинством работы.
Но как это ни парадоксально, и в «избыточной» эрудиции есть свои минусы. В сочинении – эссе тоже бывают отступления от темы. Где же та грань, которую нельзя переступать?
Дело в том, что натяжение нити повествования может быть достаточно слабым, но эта свобода не должна привести к потере самой нити или к такому ослаблению её натяжения, которое внесёт путаницу в целостный узор. Убегать мыслью слишком далеко от предмета рассуждения всё-таки не следует. Когда это происходит, работа становится перегруженной деталями, а лёгкость, «воздушность» стиля эссе – одна из его примет. Поэтому все размышления должны располагаться округ той оси, что установлена темой. Как же сохранить целостность работы, если последняя достаточно объёмна? На помощь часто приходит кольцевая композиция, когда в конце возвращаешься к заданному вначале образу, но на новом уровне его понимая. Основные правила, которые следует в таком случае соблюдать:
1. Вступительная часть должна быть достаточно краткой, но выразительной, содержать центральный метафорический образ.
2. Последнее предложение вступления и первое предложение основной части (названия частей, естественно, условны) должны быть органично связаны. Суть связи: объяснение правомерности метафоры.
3. Объём «основной части» не регламентирован, однако необходимо помнить: эссе теряет в лёгкости при значительном увеличении объёма работы. Справедливости ради отметим, что последнее зависит всё-таки от мастерства пишущего: одна из учениц написала блестящий реферат в жанре эссе в необходимом для работы такого уровня объёме.
4. «Основная часть» с «заключением» должна быть связана не только по мысли, но и по способу её речевого оформления (через центральный образ).
5. Эссе должно иметь чётко звучащий конец. При этом неважно, звучит в конце утверждение чего-то (то, что называем выводами), вопрос или многоточие раздумья. Очень удачный вариант окончания эссе – афоризм.
Приведём в качестве примере смыслового и композиционного выравнивания сохранившийся черновик ученической работы, где курсивом выделено то, что нуждается в редактировании, а в скобках даны комментарии и замечания учителя.

Губительная сила обломовщины
(По роману Гончарова «Обломов»).
Любое слово, произнесённое в бреду или здравом уме, имеет свой смысл, пусть и непонятный сначала. Просто СО-знание может не понимать смысла, но где-то там, в ПОД-сознании, слово вертится, как в водовороте, вместе с другими словами, и потом они выплывут вместе: гласом пророка, устами мира, слогом Бога (эта ассоциация суть повторение первых двух – либо оставлять «слог Бога», либо «глас пророка» и «устами мира»), «в чешуе, как жар, горя», поколеблют болото спящее кличем (перед этим был «водоворот» — в болоте водоворотов нет), и выйдут оттуда черти, и исчезнет запах гнили, и превратится оно в озеро или море, где будут плавать золотые рыбки понимания, а дно откроет взору человеческому видимые сквозь прозрачную воду кувшины, хранящие тайны Мироздания, в начале которого было Слово.
Так и слово «обломовщина», произнесённое Штольцем о жизни и человеке (хорошо через «слово» связаны вступление и основная часть), тоже имеет неслучайный смысл. Может принимать разные формы его значение, но всё равно само слово будет оставаться камнем преткновения на жизненном пути, как камень богатыря у развилки – тот, на котором повсюду написано «смерть» (прежде чем делать вывод смертоносности «камня», его надо исследовать). Этот страшный камень – гора для Сизифа. Он состоит из многих пороков, и одна из важнейших целей в жизни – заметить этот чёрный айсберг и повернуть свой «Титаник» на другую кривую Жизни.
У Н. Гумилёва в стихотворении «Камень» останавливают внимание строки:
Взгляни, как злобно смотрит камень,
В нём щели странно глубоки,
Под мхом мерцает скрытый пламень,
Не думай, то не светляки!
Камень – непросто скопление горных пород, и в нём, холодном на ощупь есть жизнь, энергия, которую он жадно поглощает от солнца, а вечером, если повезёт, от близлежащего костра. (Если Гумилёв ещё как-то связан с повествованием, то последнее предложение очень далеко отстоит от него. При желании сохранить отрывок необходимо писать о том, какую именно энергию поглощает слово-камень «обломовщина», от каких костров греется).
Слово «обломовщина» поначалу ничего не скажет, разве что «зашипит» предостерегающе своим суффиксом. Но если ещё вслушаться, думая, увидишь разрушительное эхо (эхо слышат), которое ветром летает по спящей постоянно Обломовке, проносится по степи, сметая голубые огни сердца Данко (ассоциация не работает: в Обломовке нет противопоставления мотиву Данко, так как спящий мир хранит никому неведомый потенциал), потом отражается от свода неба, колебля там Солнце и Луну, стряхивая с них загадочность, как пыль (сравнение уместно применительно к слову «стряхивая», но всё равно не очень удачно, потому что загадочность оказывается в одной семантической плоскости с пылью, что рождает ощущение позитивной значимости «стряхивания»), делая Луну диском, просто жёлтым кругом, медным тазом, в котором хозяйки Обломовки варят бесконечное варенье сладкой жизни обжорства (Луна, таз, сладкая жизнь – хорошо!). Отразившись от неба, эхо Божественного Слова, искажённое ветром, колеблет на земле галерею перманентных недоделок, ступает на порог дома Обломовых, проносится по дому скрипом мебели, старых дверей, полов, — почти полное подобие людей, превративших Лету в ковш стоячей жизни-сна. В этом сне равняется всё: зима и лето, видение и реальность, стремление к знаниям и невежество, мечтательность и прагматизм; в этом сне дьявол обломовщины забирает часть души человека, высасывает витальное начало, выпивает соки активности жизненной позиции. Но никто ничего не замечает.
Душа – место Бога в человеке. Если отобрана её часть, свято место пусто не бывает. Кто же поселяется там? Да лень! И образ жизни человека только повторяет путь дедов и отцов, замыкая круг жизни каждым очередным витком. Праздность как покой, покой, покой… В этом слове – напоминание: вечные покой – покойник; живой, желающий вечного покоя, — живой труп!
Обломовщина – губительная сила «улеживание» души в теле делает её малоактивной, неспособной к подлинным волнениям, истинным страстям. Крестины, похороны, свадьбы – вся жизнь обломовцев «обёрнута» вокруг рождения и смерти. Это и в самом деле так в жизни человека, но ведь внутри «свёртка» должно что-то быть? В Обломовке же – пустота, отзвук, эхо. Эхо обломовщины… Оно стирает лицо человека, образуя мир зеркал, каждое из которых лишь отражает полновесность жизни, но не живёт ею, ограничиваясь одними намерениями, пусть и благими. А, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад, над вратами которого написано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Вот куда ведёт сила обломовщины? Разбиваются судьбы, а потом и жизни тех, кто мог бы быть счастлив. И на осколках зеркал прочитаем по слогам, как Агафья Матвеевна: ОБ-ЛО-МОВ (в связи с «говорящей» фамилией лучше: «на обломках»). Мы найдём под ещё горячей золой уголёк тлеющего сознания (под осколками зеркал – откуда зола, угли? Лучше что-нибудь вроде остатков подлинных предметов, не отражений только). «Где же человек?» — повторим вслед герою Гончарова… Впереди – бездна.
«Без-дна»: сосуд жизни без дна; сколько ни вливай в него порядочности, благородства, интеллигентности, всё вытечет, иссякнет, просочится по капле. И будет кофий горек, и станет день нескончаем, а ночь не принесёт облегчения. Болезнь обломовщины может остановить любое, даже золотое сердце.
Широка и прекрасна степь русской жизни. И ветер, гуляющий по ней, перестанет быть смертоносным, когда устремится к горизонту нового, вовлекая в своё движение всё, что ни есть на пути, закручивая круговорот жизни в спираль бесконечности Мироздания.
Когда исчезает горизонт кончается Вечность. (Концовка хорошая, но не совсем подготовленная. Надо было вернуться к началу – к слову «обломовщина». Там говорилось о непонятом смысле; теперь можно было уточнить, что описанная в работе сила слова имеет разное значение: есть слово-приговор, и сочинение написано о нём, но ведь это же слово одновременно и слово-диагноз, поставленный той болезни, о которой пишешь. И в этом смысле слово произнесено вовремя. Тогда уместна и надежда, звучащая в конце).
Не будем утомлять цитированием уже исправленной работы. Заметим лишь, что способный ученик, учтя сделанные замечания, освободил её от логических нестыковок, излишних в данном случае деталей – и сочинение только выиграло в результате. Таким образом, мы убедились: свободная композиция эссе – дело достаточно сложное. Оно во многом основывается на чутье пишущего, его чувстве меры, которое, как уже указывалось, развивается с приобретением главных умений.

Где тонко, там и рвётся… не всегда

(Эссе как способ анализа лирического произведения)
Невесома, тонка, воздушна художественная ткань стихотворения, и любое прикосновение к ней несёт потенцию разрушения. За подсчётом ударных и безударных слогов, перечислением тропов теряется порой очарование настроения, и анализ лирического произведения, вместо привлечения внимания к тексту, желания вчитаться в него, начинает достигать целей прямо противоположных. Избежать подобной опасности тоже может помочь эссе.
Возможно ли «алгеброй гармонию проверить»? Да, если «алгебру» гуманизировать, придав ей черты мысли не только теоретической, но и художественной одновременно.
Любой, в том числе лирический текст содержит три уровня смысла. Первый – буквальный, ограниченный тем образом, что рождён воображением художника. Понимание его, как правило, не встречает трудностей. Второй уровень базируется на первом, но характеризуется значительно большей степенью обобщения: он включает в себя черты мировосприятия творца, его эстетические воззрения, приметы эпохи, настроения её поколения. Работая на уроках с лирикой того или иного автора, мы помогаем ребятам освоить и этот смысловой пласт.
Третий уровень – черта максимального обобщения – то общечеловеческое, что, становясь предельно индивидуализированным, и оставляет наиболее глубокий след в душе читающего, затрагивая в ней никому, кроме читателя, неведомые струны. На этих-то струнах и может быть сыграна мелодия эссе.
Поясним на примере. Известный лермонтовский «Парус» проанализирован в десятках (если не сотнях) работ литературоведов. Стихотворение, включенное в контекст творчества Лермонтова, вполне «отстоявшееся» в литературоведении толкование – воспроизводить его здесь нет, видимо, необходимости.
Однако далеко не все наши современники, к счастью, пребывают в том состоянии грусти, тоски по насыщенной, яркой жизни, в каком писалось стихотворение Лермонтовым. Тем не менее его очарование не становится с годами меньшим – следовательно, тот самый, порой непознанный нами третий уровень смысла затрагивает какие-то, пусть и иные, чем у автора чувства. Какие именно? Попытка ответить на этот вопрос и становится отправной точкой раздумья над текстом. По мере того как оно вершится, происходят удивительные вещи. Вместо допустимой лишь в сугубо учебных целях деметафоризации, символический образ паруса вызывает к жизни параллельные метафорические образы, не теряя при этом собственной значимости. И то самое личностное, очень индивидуальное, что затронуло читателя, и только его, обретает вполне конкретные черты, включая стихотворение поэта во множество самых разнообразных связей, которые скрепляют воедино пласты общечеловеческой культуры.
В анализе эссе приведённой ниже работы есть Лермонтов, но лишь частью (самим текстом стихотворения). Остальное – мысль и чувства ученицы, её способ «рассказать о мире через себя и о себе с помощью мира».

О парусе мечты, или Невозможность счастья
Н. Михеева
Белеет парус, высвечиваясь из голубой туманно дали; скользит, парит, плывёт в таинственном мире возможных путей и непознанных смыслов. В мире только парус и свежий солёный привкус, зыбкое марево тумана. Туман, мягким тюлем сползший на море, закрывает полнеба…

Туман, изначальная занавесь тайны, воплощение самой Вероятности и неопределённости, застилающий глаза, разум и душу лазоревыми крыльями. Нет, эта не та жутковатая неизвестность, что лешим кружит измученных путников в тёмном, светлячками глазастом лесу, а та Неизвестность – божественная, первородная, влекущая, манящая, словно Сирена.

Белеет парус… Как белели паруса великих первооткрывателей, завороженных дразнящей загадкой, уносясь за ней и ответом в неизведанные голубые моря и земли.

Белеет парус одинокий; скользит – парит – плывёт. Может быть, это кружит ещё один странник, бросивший всё «в краю родном», — воплощённая легенда о Летучем Голландце, куда-то стремящемся, рассекающем волны веков и зовущем бурю…

Отрешившись от жизни земной с её золотом лучей и небесной лазурью не в поисках лучшей доли, он «счастия не ищет», не ловит эту сладкоголосую птичку. Нет, себе на погибель – за изначальной гармонией вечного, тревожного изменения. Напрасны предостережения гнущейся мачты, напрасно угрожает свист ветра – слишком поздно; душа залита голубым отсветом мира, смятена и в беспамятстве творчества рвётся сквозь прутья рёбер.

Просто манит пальцем в «страну далёкую» Муза Дальних Странствий, плещет в борт серебряным холодом волна, и нищий бродяга Художник в экстазе вдохновения очертя голову бросается, срывается в пропасть.

Что ж пусть гибнет блеклое телесное подобие, шаткие костыли, без которых не выжить в мире земном; пусть рухнет усталая мачта, и душа, стряхнув мусор идеалов и принципов, «кинув» всё, сорвётся, как с кисти капля белил, большой сказочной белой птицей–парусом – вспорхнёт в синюю бездонную жизнь – вечную, ирреальную.

Шаг, взмах крыла – и туман отступает… для того, чтобы скрыть что-то дальше. Горизонт Бытия – плыть к несуществующей границе, пока кто-то наверху когда-нибудь, может быть, рассеет дым этой загадки, достойной Сфинкса.

Покуда есть жизнь в этом мире, покуда манит она якобы существующим в ней неопознанным смыслом, пока всё изменится и течёт, «играют волны», «ветер свищет», пока есть на глобальной единственной карте мира Белые Пятна, до тех пор жива душа, бессмертная, как-то первое Слово.

Белеет. Парит. Тает парус – вечный символ, вечный призрак первопроходца в поисках Интересного. Поиск бесконечно великого Пути… Парус… Душа… Мечта…

Грациозен и лёгок его бег, и путь его одинок, и удел его – Вечность.

Подобный анализ не отменяет, естественно, традиционного, но существенно дополняет его, расширяет представления о значимости и масштабности художественных образов, созданных поэтом. Он служит порой и целям «приращивания смысла» к тому, что заложено в самом стихотворении – смысла, не противоречащего авторскому, а дополняющего последний видением «с другого берега» (из иного времени). В приведённой далее работе по анализу стихотворения А.С. Пушкина «Эхо» рождается мысль, в самом тексте отсутствующая, — об «отзыве», который всё-таки получает поэт-эхо; причём эта мысль не полемична по отношению к авторской, а, напротив, логически завершает рассуждения Пушкина, «постфактум» его жизни и творчества.

Вечная история, или Как обрести бессмертие

В. Латышева

Снег… одинокие вершины… тишина… горы. Всё вокруг застыло, замёрзло, заледенело. Никого вокруг. Пусто.

Далеко-далеко появляется человек. Идёт и идёт к вершине. Его путь тяжёл, как Земля небес, которую держат Атланты. Вот он стоит на краю пропасти и собирается крикнуть, чтобы крик расколол одиночество и отбросил его в бездну. Нет, путник, не кричи: лавина унесёт и тебя туда же! Смотри, ты ведь не один – эхо твой друг. Да, именно друг – ведь только друг может уловить шёпот замёрзших губ.

Как эхо, один… Один в поле не воин? Но он Поэт! Как эхо, «свой отклик в воздухе пустом родишь ты вдруг».

Родишь, но кто услышит тебя? Пробегающий мимо зверь? Или бороздящая небо туча? Дева за холмом поёт и поёт о своём, не слыша тебя. Может быть, вечный странник, Агасфер? Может быть… немного…

Но ты, ты внемлешь всему: «грохоту громов», «гласу бури и валов», «крику сельских пастухов» — каждый звук жизни, поэтически повторенный, наполняет мир особым смыслом. «Тебе ж нет отзыва…»

Однажды жило Эхо. Эхо Бога. Оно бродило по угрюмым горам, уходило по вершинам – подальше от сельских пастухов и глупых овец стада. Устало – не может больше прыгать с камня ненависти на камень предательства. Сидит на краю пропасти и горько вздыхает: К чему стадам дары свободы?». Ушло Эхо в пещеру сомнений и замолкло. Забеспокоились люди, встревоженные тишиной остывающих сердец, которые не жжёт больше глагол, воззвали к Небу, ожидая Пророка… И услышало Эхо, поскольку внемлет всему. Встало, собравшись с силами. Теперь оно походило на призрак, обретя инобытие в пространстве мировой культуры, но двигалось, откликалось, согревало сердца, пробуждая «чувства добрые»: люди добры, пока есть кому откликнуться им.

Таков и ты, Поэт. Твоя мятежная душа не может остыть и улететь; тяжёлый камень держит её, и этот камень – всё человечество, «Бога глас» взывает к избранным и превращает их в Пророков, эхом вторящих Творцу. Снег. Спокойные вершины. Белая тишина. Горы. В воздухе витает Память – «отзыв благодарных людей.

Привычка и умение поднимать текст на третий уровень смысла ведут к интеллектуальному росту школьников, совершенствованию их эстетических представлений, шлифовке навыков точной и красивой речи.

Стихотворение А.С. Пушкина «Бесы»,

Или Размышления о трудностях Пути

М. Кузнецова

Каждое утро, просыпаясь, я вижу где-то вдали, за горизонтом, рождение нового дня. Так хочется верить, что будет он безоблачным и светлым. Но… Где-то вскрикнула от боли птица. Где-то упала и разбилась чья-то надежда. Где-то лихой человек заступил дорогу беспечному прохожему. А там, где только что сиял ослепительный шар солнца, сгущаются тучи, «буря мглою небо кроет», пряча в сумасшедшей круговерти свет добра, любви, красоты. Дом мировой гармонии, сотрясаемый бурями человеческих страстей, так часто теряется в хаосе, превращаясь в «ветхую лачужку», которая «печальна и темна». И я, безропотный странник, идущий по дороге жизни, не знаю верного пути. «Страшно, страшно поневоле!»

Тогда я читаю Пушкина. «Врёт», — подумают одни. «Юбилейная горячка», — улыбнутся другие. Но третьи, кому ведомо, как «скрытая рука мне крепко руку жмёт, указывает путь и посох подаёт» (Пушкин), знают о магической власти Слова. С ними говорю я сегодня о сокровенном, волнующем, таинственном – о любимом.

Гармония – форма, способ, цель и смысл жизни человека, в котором, по Чехову, «всё должно быть прекрасно». «Красота спасёт мир, — парит крылатая фраза другого классика. Значит, губит его хаос, леденит дыхание ветра, сбивающего с ног даже самого стойкого. Раньше других почувствовал это А.С. Пушкин, размышляя о дороге, по которой движется «телега жизни». Именно эти раздумья – в стихотворении «Бесы».

Теперь уже и не вспомнить, с какого возраста звучит в душе известное начало: «Мчатся тучи, вьются тучи…». О чём это? О путнике, заблудившимся в метели и испугавшемся собственного страха? Да, конечно. Но не только. О чём же ещё? О суровом и мрачном последекабристском десятилетии, в котором «все дороги занесло»? И об этом тоже. Но не только, не только!

«Бесы – размышление о пути человечества, о человеке-путнике и его врагах: соблазнах и искушениях. Они появляются тогда, когда меркнет свет «дневного светила» и его подменяет другой, коварный, переменчивый — лунный. Время Луны – время ошибок, ложных суждений, обманчивости слуха и обмана зрения. И мудрое Небо истины превращается в мутное небо, которое сливается с мутной ночью сознания. Тогда сгущаются тучи над головой обуреваемого (буря!) страстями путника, а динамика движения, пересиленная вихрем обстоятельств («мчатся тучи, вьются тучи»), ослабевает. Размытость пространства «чистого поля» жизни, деятельности, судьбы рождает однообразное, монотонное, утомительное «еду, еду». «Ямщик лихой, седое время» («Телега жизни») замедляет свой ход: «Нет мочи»… Только «дин-дин-дин» колокольчика души напоминает о её существовании, о том, что она жива» и бездны мрачной на краю».

Край бездны – «овраг» порока, нравственных уступок и отступлений, слабости и греха. «Сбились мы!» — как часто произносим мы эту фразу, объясняя собственные неверные шаги. Путь человека – дорога к Добру. Сбиться с неё – увидеть бесов, «Бес попутал!» — так и оправдываемся… Какие же они, эти таинственные духи, постоянно меняющие облик, прикидывающиеся чем-то знакомым и нестрашным поэтому – верстой или искрой, пнём или волком, — пропадающие во тьме и во тьму же влекущие?

«Бесконечны, безобразны…» Как точен мой любимый поэт! Бес-конечны: «бес» — «конец» — слова, соединённые не просто созвучием. Без-образны: «без» «образа» — того самого, вместе с подобием рождающего божественное. «Бес» — «без»: бес – это всё, что без любви: «дует, плюет, … в овраг толкает» — губит.

Ничто не вечно под Луной? Как бы ни так! «В мутной месяца игре» всю историю человечества кружатся и кружатся «бесы разны», увлекая душу к гибели, сами мёртвые, «будто листья в ноябре». «Сколько их!» — напоминает человеку – путнику мудрый вожатый Пушкин. Остановишься на полпути к свету Неба – мигом окажешься рядом с ведьмами страстей и домовыми рутины быта, где уже неразличимы радость и беда, свадьба и похороны: всё мёртвое, потому что гибнет душа. Эти бесы изначально в тебе, а поиск пути и есть Путь освобождения. Судьба человека – пройти его. Не бойся толпы, плюющей на алтарь, «где твой огонь горит», борись, не дай умолкнуть спасительному колокольчику. «Дин-дин-дин» каждого сливаются в торжественный звон колоколов, плывущий туда, ввысь, разгоняющий тучи, расчищающий Небо, рождающий «день чудесный», хотя «вечор… вьюга злилась».

Оказывается, всё просто! Но так ли? Перечитаем моё любимое стихотворение. В его семи строфах (сакральное число семь – обозначение минимального цикла человеческой жизни) четырежды (!) повторяется мотив мчащихся туч и плачущей вьюги; образ снежного вихря вырастает до размеров вселенской катастрофы; несметное количество («рой за роем») бесов надрывает сердце не только лирическому герою, но и читателю. А многоточие в конце («следы на цыпочках ушедших слов» — И. Бродский) тревожит не меньше, чем всё стихотворение. «В беспредельной вышине» носятся духи зависти и злобы, корысти и ненависти, сладострастия и измены. В беспредельной… Значит, рядом со всеобъемлющим Добром – столь же всеобъемлющее Зло». «За» и «против» — атмосфера, воздухом которой мы дышим. Бесконечное пространство мира – среда обитания души, и горизонт совершенства, ограниченный лишь мнимой чертою, отодвигается по мере приближения к нему. Следовательно, не раз, странствуя в поисках гармонии, пространства и души, забредёт путник в зловещие «овраги» (о, враги!), не раз может сбиться, оказаться на краю гибели, во власти окаянных бесов». Не раз…

Но в этом же многоточии, кроме многозначительности, — и надежда. Только смерть ставит точку. Повторенная трижды, точка обретает иной смысл: «от погибели к погибели», подобно очарованному страннику Лескова, — к бессмертию.

Стихотворение «Бесы», поразительно много вмещает в себя: за мутью неба угадывается чистота Небес, за личинами бесов – светлый лик Творца. Кому из них верить, за кем идти? Решать путнику.

В свободе выбора – пушкинская мудрость. Меняются ямщики, кони, а движение жизни остановиться не может. Многоточие эволюции заполняется словами новых поколений. Идут и идут по дороге жизни путники: умные и глупые, «маленькие» и «большие», богатые и бедные, гении и бездари, — но над всеми простирается одно Небо, бесконечное и прекрасное.

Пробуждённая стихами Пушкина, каждое утро я вижу там, вдали, за горизонтом, рождение нового дня. Так хочется верить, что будет он безоблачным и светлым»

И ещё несколько слов о стихах. Почти каждому словеснику приходится иметь дело с детскими попытками писать их. Это не учебная сфера деятельности, но в контексте исследуемой проблемы хотелось бы сказать и о ней.

Желание писать стихи рождается у многих ребят, что, как известно, совсем не означает наличия соответствующих способностей. Как уберечь детей от тяжёлой доли страдающего от отсутствия признания графомана, не уничтожив при этом прелести восторга поэтического волнения, не убив желания сказать об обычном, но прекрасном на языке необычного?

Опустим всё, что связано с привычными рекомендациями; о правилах рифмовки, о стихотворных размерах, о необходимости работы с текстом… Скажем ещё раз о метафоре.

Как правило, у детей могут рождаться иллюзорные представления о том, что стоит лишь зарифмовать строки, как на свет будет явлено стихотворение. Любой анализ «чужих» поэтических текстов идёт в параллели с иллюзиями и мало влияет на них. Не будем спорить: в детских стихах, отмеченных талантом, есть откровения, рождённые интуицией вдохновения. Но талантов много меньше, чем пишущих стихи, поэтому очень часто из-под пера выходит нечто банальное (не по «градусу» чувства, а по способу его выражения). К сожалению, наивные попытки явить себя в Слове нередко встречают одобрительные отзывы не только родителей и учителей, но и редакций газет, как правило, региональных, особенно тех, что и к собственным публикациям недостаточно критичны. Они печатают не очень умелые опусы, укрепляя у пишущего иллюзию значимости его творения. Грешат подобным и центральные издания (тоже из числа нетребовательных к качеству печатной продукции). Вот, например, отрывок из стихотворения московской ученицы:

Лето, лето, лето!

Что это такое?

Это время года,

Время золотое.

Летом расцветают

Все цветы кругом,

Летом можно бегать

К речке босиком.

Летом созревают

Овощи и фрукты,

Это для людей –

Важные продукты.

«Советская Россия», 15.07.99

Отрывок, как видим, необыкновенно «информативен»: мы узнаём, что лето – это время года, когда цветут цветы и созревают овощи и фрукты, к тому же девочка сообщила о важности последних… Это – стихи? Вопрос риторический, конечно.

Учитель, которому ребёнок доверил написанное, должен быть, несомненно, предельно деликатен. Но вместе с тем начинающему поэту (в кавычках – и без них) необходимо дать понять: стихотворение больше, чем любой другой текст, нуждается в кропотливой работе. У неё есть своя специфика. Если говорить узко – о метафоре, — покажем ребятам, как вполне банальное суждение может засветиться ярким смыслом с её помощью.

Как правило, массу стихов рождает первое чувство влюблённости. Объясним, что впервые ощущаемое пишущим свойственно вообще-то всем людям – поэтому, если мы хотим, чтобы сказанное нами было интересным для всех, необходимо написать о знакомых людям чувствах так, как не писали о них прежде. Можно повторять в стихах «я тоскую», «мне плохо без тебя», «я люблю» — и не вызвать сопереживания у читающего. Однако если призвать на помощь метафору, результат окажется много лучшим. Постараемся вместе с автором стихотворения усовершенствовать его образный строй, и тогда разница станет очевидной.

Конечно, сказанное не означает, что все пишущие станут поэтами (это, как говорил на памятном суде Бродский, от Бога), но и на любительском уровне стихотворения ребят доставят больше удовольствия им самим, если будут не просто рифмованной речью, а приобретут некоторые черты художественности. В качестве примера приведём несколько стихотворений, в которых метафора играет не последнюю роль.

Д. Овсянников

В предрассветной тиши – слова.

В неразгаданных снах – дни.

В бесконечности неба – судьба.

Это утро твоё, взгляни!

Пара любящих глаз – дождь.

Пара рук на висках – сон.

Тот вчерашний закат – ложь,

Впереди уж восход рождён!

Нарисуй на стене свет,

Напиши для меня знак.

Мы расстанемся в стае лет –

И останемся просто так.

Я сорву со стены свет,

Заверну в него запах твой

И укрою им твой портрет,

И украшу его собой.

Тонкой гранью звенит звук.

Тонкой струйкой бежит луч:

Между наших с тобой рук

В небеса пробивается ключ.

Два начала в пути – мы,

Два ответа в одном «да».

Новый путь к мирозданию – ты.

Новый путник в дороге – я.

О. Попова

Чернотой пылало солнце –

Красный бубен января.

Наливались крылья бронзой:

Не найти свои края.

И внезапно онемела

Океана лень и даль.

Изнывало моё тело –

Приближался твой февраль.

И. Абрахина

Печаль в приближённости губ.

Слеза в отдалённости глаз.

Весна?

Целуй в расставании слов.

Люби в расставании рук.

Весна…

Любовь – возрождение сил.

Восход – возвращение лет.

Весна.

Тревожь замиранием строк.

Буди обниманием сна.

Весна!

Чаще всего упорная работа с собственным текстом приносит ощутимый результат. Если же, несмотря на многочисленные попытки, ученик не поднимается уровня элементарного рисования, лучше объяснить ему, что его стихи, безусловно, ценны, но для него одного – как свидетельство его личных переживаний.

Надо ли специально указывать на то, что любое включение ребёнка в сферу творческой деятельности помогает ему освоить жанр эссе, о котором идёт речь?

Изучаем творчество

(Возможность использования жанра в процессе изучения

монографической темы)

Стремясь к постижению замысла писателя, при работе с объёмным текстом учитель невольно вступает на неблагодарный путь Сальери («музыку я разъял, как труп»). У словесника нет иного выхода, если он озабочен тем, чтобы скрытые пружины, закручивающие спираль повествования, стали видны детям. Пропуская кружево художественности сквозь игольное ушко рассудительности, важно не разорвать эту ткань. Как в любом кружеве, плотная нить может быть ощупана, растянута, исследована научно. Но воздушные петли не поддаются привычному анализу. Это те понятия, которым невозможно дать определение с помощью Толкового словаря, но они-то и делают узор неповторимым.

Есть эпизоды, где автор намеренно уходит от всякой конкретности, предоставляя читателю возможность поломать голову над тем, чем озабочены герои, — эпизоды, обращённые не столько к мысли, сколько к чувству, ощущению, представлению читающего. Например, щемящий сердце конец «Горя от ума»: «Бегу искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок…» — Действительно, где? Или горькое откровение Пушкина в «Онегине»:

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами себя…

А можно ли пройти мимо замечания Максима Максимыча: «Есть люди, с которыми непременно следует соглашаться»? Или сакраментальное «Русь, куда ж несёшься ты? Дай ответ. – Не даёт ответа…» (Мы ведь как-то больше привыкли говорить с детьми о птице-тройке да о русском, который любит быструю езду).

Таких «узлов» достаточно в любом значимом тексте. Попытки «развязать» их с помощью привычных слов и определений часто лишь запутывают дело.

Вот здесь-то и приходит на помощь эссе с возможностью сказать об одном через другое, с концентрированием мысли именно на ощущении.

В самом деле, почему Толстой, например, в известном эпизоде «Андрей Болконский на поле Аустерлица» обходится лишь двумя смысловыми пунктирами: описанием неба и результатом его созерцания героем – крушением всех прежних идеалов и кумиров? Что увидел князь Андрей там, в пасмурном аустерлицком небе? Толстой намеренно оставляет читателя один на один с этим вопросом: ответ на него должен найти каждый человек. Пройти мимо? Но ведь дальше, от странице к странице великого романа, в самые ответственные моменты будет появляться этот образ: после беседы с Пьером на пароме о бессмертии князь Андрей вновь увидит небо; туда, ввысь мечтает полететь Наташа; запрокидывает вверх голову Пьер в канун грозных событий 1812 года; меркнет небесный свет, съеденный пороховой гарью и дымом Бородинского сражения, и «расчищает» на небе под ясным взглядом Пети Ростова, слушающего космический хор…

Самые важные, сокровенные мысли автора спрятаны в этот образ. Не почувствовав, что таит в себе он, невозможно ощутить значимость важнейших эпизодов романа. Поэтому из года в год пишут десятиклассники миниатюру-эссе «Небо Аустерлица». Приведём несколько работ, чтобы стало понятно, как средства эссе помогают анализировать эпизод. Отправными понятиями для рассуждения стали важные для князя Андрея «вечность», «слава», «величие», «война». В поле этих смыслов и предлагается побродить ученикам.

Небо Аустерлица

Д. Овсянников

Как спокойно… Просто лежать и смотреть в это Небо… Зачем вся суета, беготня, что окружали меня? Как жалки сиюминутные интересы людей, всех людей… И Наполеона. О! Он хочет овладеть всем миром? Но тот мир, который он может осмыслить, — лишь песочница, играть в которой о самой смерти – удел многих. И из несчастья заигравшихся многих он хочет создать замок умиротворения? На песке тот замок, на песке!

И я жаждал той же славы? Всё мираж, всё пройдёт, унесётся, не оставит следа. Это путь в никуда. Время поглотит всё. Останется лишь Оно – бесконечное справедливое Небо. Оно было и будет. Учёные говорят, что это лишь газ вокруг надев планеты, но видели ли они когда-нибудь этот «газ» так, как вижу его я? Оно нечто гораздо большее: у него есть душа, в нём есть мысль. И единственно в нём смысл всего. Может, это и есть Бог?

Так думал князь Андрей, куколка, очнувшаяся после долгой спячки, превратившаяся в бабочку, что вспорхнула и поднялась над прежним своим телом, вкусила очарование полёта.

Тихая спокойная жизнь и семейное счастье представляются новому человеку. Семья, отец, сын, внуки — и дальше, дальше, дальше… В Бесконечность. Они будут тихо жить под вечным куполом, а когда пробьёт их час, купол раскроется, примет в себя, растворит в вечности природы.

Вечность – Небо. Небо – Бог. Бог – Любовь. Путь к Вечности – путь любви. Любовь – это мир, но не война. Слова любви – ступенька в бессмертие.

Как узреть вечность?

А. Горбачев

Муравью тоже кажется, что он велик, когда он ползёт по былинке, растущей у подножия горы.

Так и человек муравьиной неутомимостью движется по былинке своей судьбы, взирая сверху на тех собратьев, что ниже его. Он совсем неплох, человек-муравей: трудолюбив, упорен, смел; вот только склон горы вечности представляется ему стеной, замыкающей мир.

А мир бесконечен и вечен. Если хочешь обрести вечность сам, это надо увидеть. Всего-то и дел – поднять голову от суеты земного, но как трудно это свершить: столько забот в человеческом муравейнике! Вот разве что сдует ветер с былинки…

По законам природы

А. Сайфина

Тишина. Мирно ползущие облака. Куда им спешить? В их распоряжении – вечность.

Вечность – это бессмертие, мечта. Стремясь к бессмертию, человек пытается отлить его разные формы: в статую славы, треуголку Наполеона, — но земные вещи не вечны; они рвутся, теряются, изнашиваются, линяют. Сегодня они у тебя – завтра потеряны, отняты. В погоне за их блеском можно потерять четь, лицо, жизнь.

Порядок же движения облаков по небу ничто не нарушит. Там нет суеты. Именно там, во включенности в гармонию мироздания, подлинная и вечная жизнь по законам вечным же – по законам самой природы.

Тишина. Раствориться в ней, чтобы жить миром, а не войной. МИРоздание – здание мира, согласия, любви.

Концы и начала

Д. Лесничая

Всё имеет начало и конец: начало жизни и конец её, начало карьеры и отставка, начало славы и её закат, начало войны и подписание мирного соглашения…

И только небо не имеет ни начала, ни конца. Оно было свидетелем взлётов и падений, войн и перемирий, скорби и радости; оно видело сияние не одного венка славы и было оцарапано терниями венцов гонимых мучеников. Оно будет всегда, потому что миропорядок не зависит, к счастью, от прихотей человека.

Разве можно сравнить величие этой бесконечности с суррогатом величия, которым довольствуется человек? Завтра окончится война, а небо останется. Оно над всем миром. Оно для всех. Это то, что объединяет людей, возвышает их, делает Людьми. Остальное – суета, потому что имеет начало и конец.

Очень хороший результат дают работы в жанре эссе и тогда, когда изучаемое художественное произведение содержит такие понятия, которые требуют не только осмысления, но и прочувствования. Темы сочинений-эссе в процессе знакомства с сутью этих понятий (а суть их есть жизненное явление) побуждают школьников вывести предмет рассуждения на тот самый третий уровень смысла, о котором уже упоминалось.

Речь идёт о том, что теория Раскольникова о праве сильной личности, например, конечно же, рассматривается и опровергается на уроках с точки зрения логики. Но ведь наказание героя осуществляется не в сфере рассудочной – следовательно, ощутить губительную силу идеи можно лишь тогда, когда подключается арсенал средств иных, в данном случае – средств эссе. То же самое нужно сказать о нигилизме, который вовсе не остался в 60-х гг. прошлого столетия, а, видоизменённый, благополучно пережил много поколений Базаровых и жив поныне; об обломовщине, разрушительную силу которой так или иначе испытывает на себе каждый русский…

Поэтому во время изучения соответствующих тем надо дать возможность погрузиться в исследуемое явление, включив его по правилам эссе во многочисленные связи с составляющими жизни.

Вот, например, работа, в которой ученица пытается разобраться с идеей Раскольникова. Проблема вызрела в тот момент, когда рассматривались обстоятельства, обвиняющие и оправдывающие героя. По линии обвинения было высказано мнение о том, что, если бы даже Раскольников не брал топора в руки, его идея оставалась бы преступлением. Возражения послышались сразу; оппоненты утверждали: юридически в этом случае Раскольников чист, нереализованная идея может быть подвергнута только нравственному суду. Разгорелся спор, результатом которого и стали письменные работы учащихся на тему:

Можно ли судить идею Раскольникова?

Е. Попова

Раскольников и его идея… «По совести… по-со-ве-сти… п-св-ст…» — это деревья шелестят зелёной листвой. Светит солнце, по бесконечному чистому небу иногда проплывают облака. Но уже в ком-то поселились неведомые трихины страшной болезни – человеческой гордыни, и мир начинает свой путь в бездну.

Всё большее количество людей поражают микробы тщеславия – и люди постепенно перестают понимать друг друга. Может быть, они и хотят, но как это сделать, если уверен: лучший и единственный – ты, знающий истину – ты. Ты не допускаешь, что можешь ошибаться; ты не можешь слышать других, потому что ты – это ТЫ!

Человек, сбросивший кожу человеческого, становится Богом? Он обретает право сотворения мира по образу и подобию своему? Но подобие Бога – творец-созидатель. Но образ Бога – любовь. Любовь же иррациональна, она не вписывается в таблицы разрядов – хоть обыкновенных, хоть необыкновенных. Любовь не «арифметика», единица её измерения – человеческое сердце; форма её бытия – «ненасытимое сострадание».

Освободившийся от святых пут человечности становится не Богом, нет, — монстром. У него гипертрофирована голова (так высоко ценится способность рассуждать логически); у него полузакрыты глаза (утрачена способность нормально смотреть на мир); у него укорочены руки (разве может творить добро не видящий людей?); у него полностью утрачен слух (трихины болезни поразили центры отзывчивости, уничтожили способность слышать любые доводы).

Так удивительно ли, что брат начинает ненавидеть брата, отец поднимает руку на сына? Начинаются войны, с ними рука об руку шествуют голод, ужас, крики, смерть; повсюду хаос, боль и страдания. Мир, который, несмотря ни на что, был так прекрасен, превращается в кошмар. Всё слилось в нечто непонятное, но, несомненно, страшное. Что стало с миром! Нет больше тех прекрасных деревьев; нет, нет больше того светлого, бесконечного, родного неба. Нет ветра, нет воды, нет огня сердечности. Нет, нет, нет…Только ничто, немое ничто вокруг – и ничего более. Ни холода, ни тепла; ни зла, ни добра; ни света, ни тьмы; ни смерти, ни жизни – только пустота нежилой земли. Это мир ирреальный – идея мира вместо него самого. Идея… Всё исчезло, растворилось в теоретических выкладках, пропало без следа. Виртуальное нечто.

Наверное, человек имеет право по-разному мыслить. Мы не можем кому-либо запретить думать так, как он хочет. Не можем? Но если преступная идея становится хозяином человека, диктует ему свою волю, ведёт за руку в чужую квартиру, вложив топор в предусмотрительно изготовленную петлю? Если петля захлёстывает шею её изготовившего, а потом увеличивается в размерах так, что готова захлестнуть земной шар? Подсудно ли то, что до поры до времени не стало конкретным делом, а существует лишь на уровне «теорийки», «безумной мечты» — до «пробы»? Можно ли судить мысль?

Деревья шелестят зелёной листвой. Светит солнце. Его лучи заглядывают в окна притихшего здания, высветляют человеческие лица, одни – суровые, другие – плачущие, третьи – виноватые. Это здание расположено в городе Нюрнберге. Идёт слушание дела: судят фашизм. Не отдельных людей (хотя и их тоже) – идею. «Виновен!» — провозглашает судья – человечество.

Не стоит забывать о том, что далеко не всегда по-настоящему затрагивают школьников те проблемы произведения, которые вслед за автором выносит на коллективное рассмотрение учитель. Часто «второстепенное» становится для ребят тем основным, что держит их интерес. Поэтому, не отменяя итогового сочинения, в процессе работы над текстом следует предлагать письменные работы, темы которых дают возможность писать о разном. Например: «Размышляя над страницами романа…», «Неожиданно подумалось» — и подобные.

Когда такая работа обязательна для выполнения, вполне возможно, что сама тема послужит стимулом к размышлениям, а попытка найти, о чём же подумалось «неожиданно», выльется в любопытную мысль, адекватным выражением которой станет эссе. Даже в темы итогового сочинения хорошо включать такие, что позволят обратиться к эссе. Вот, например, сочинение, написанное после изучения романа «Обломов», на тему, сформулированную учителем как «Послесловие к роману» и конкретизированную ученицей таким образом:

Послесловие к роману,

или Размышление о любви.

Е. Липунова

Сон. Тише! Эта комната полна спокойствия и тишины. Так же спокойна душа. Иногда, правда, умиротворение нарушается то жужжанием мухи, то скрипом дверей, а то и посетителем. Монотонное жужжание навязчивого «гостя» почище приставания мух!

Как всё-таки хорошо здесь, а там… Там, за границей покоя, постоянные крики и споры, унижение и предательства. Человека там не считают человеком – ты букашка, которая следует лишь инстинктам; рыба, не сопротивляющаяся волнам жизни. Там каждый крутится неизвестно зачем, забывая о великом предназначении. Каком? Не знаю, но ведь должно же оно быть! Так зачем же жить там? На диване надежд и планов гораздо уютнее, и старый халат – надёжный друг, оберегающий свободу. Он, правда, в пятнах запущенного быта, вытерся от долгой носки, но создаёт иллюзию тепла. Это мой мир – мир тихой радости. Именно здесь можно вкусить мечту, не трогая запретных плодов повседневности. Здесь, незримыми цепями приковав тело к удобству и неге, можно почувствовать себя свободным от иных, утомительных цепей долга, обязательств, труда.

Но что это? Яркий свет из-за двери. Боже, как он прекрасен! Именно к нему я стремился всю жизнь. Хочу достичь такой чистоты и воздушности. Открываю дверь… Там – Она, та единственная, которую ждал всю жизнь, реальная женщина, яркая и поэтичная, — свежая ветка сирени. Её ждал я вечность, как ждёт часовой смены караула. Вот, оказывается, в чём истинное счастье!

Чувствую, что лечу, поднимаюсь над крошками, так и не заметёнными Захаром, над пыльной люстрой; прорываю надоевшую паутину в углах души, взмываю над потолком собственных возможностей… Правда, лечу! Она рядом. Легка, как бабочка, перепархивающая с цветка на цветок, весела, как весенний ручей, — и серебряный смех удачи слышится вдали. Мы летим вместе, и крылья счастья уносят в волшебный мир грёз.

Однако летать всё-таки довольно утомительно. Нет, чувство полёта мне по-прежнему нравится, но кажется, что мы уже не те, не понимаем друг друга как раньше. Может, Ей не нравится летать со мной? Как она стремится вырваться вперёд, обогнать… Складывается впечатление, что я листок, подхваченный воздушным шлейфом, пылинка, которая летит во тьму мироздания и готова опуститься в бездну. Как больно оставаться опять одному! Не бросай меня, Ольга, не отгоняй, возьми то, что есть во мне хорошего… Не слышит. И ветер беды мнёт и скручивает неокрепшие крылья, и плавится в огне неутолённой страсти неоперившаяся надежда.

Недолог и трагичен полёт Икара. Обожжённый солнцем любви, падаю, устремляюсь вниз, в бездну Гороховой улицы, в пропасть дивана, в объятья смирительного халата. Не выжить! Да и зачем? Вспоминать сказочно прекрасный голос Сирены? Сирена… Сирень… Сломана ветка. Воздух вершин чист, но разрежен, и дышать без привычки трудно. Вдох – выдох, вдох – вы – дох, вдох – вы…

…дохнут сонные мухи в старинном ковше Обломовки. Сдуть их – и с головой в живую воду. Той Обломовки уже нет, но свет её, мягкий, спокойный, идёт издалека, из детства, как свет умершей звезды. Это не солнце, но при нём даже уютнее; он не обжигает. Он вы-светляет женщину, особенно её округлые локти. Я летал не с ней, но здесь, на земле; любуюсь мягкими движениями рук. Движение руки – движение дара: кофе? яблочного пирога? вина? Телесная суть обретает покой.

Правда, с утяжелённым телом нельзя взлететь. Но полёты кончаются трагично. Всё к лучшему в этом худшем из миров. Гораздо надёжнее просто плыть в океане женской доброты, бросить якорь у островка обожания. Не надо искать Единственную – она приходит сама, никуда не исчезая, лишь взирая почтительно и молча. Женщину зовут любовью. Моё имя для неё переводится как Смысл. Смысл… Мысль… Не поймать – ускользает. Бог с ней! Соснуть…

Только что же так болят крылья, которых нет, которые обгорели и были ампутированы жизнью – хирургом? Исцеление не наступило: я заражён полётом! Иногда, в редкие минуты, знакомый обжигающий ветер заключает в объятья отяжелевшее тело, приподнимает его, крылом заворачивая полу халата, и … опускает обратно. Нет силы воскреснуть – ровное дыхание: вдох – выдох, вдох – выдох, вдох…

Так наступает смерть – во сне. Сон. Жизнь как сон. Смерть как вечный сон. Вечная тишина и вечный покой. Они наступают для всех и всегда. Так стоит ли стремиться к покою, пока бьётся в груди живое (золотое!) сердце? Способность летать заключена в природе человека, имеющего «приспособление» для полёта – душу, окрылённую любовью.

Что же так редко отрываемся мы от земли, преждевременно дорожа покоем? Паутина лени спеленывает душевные порывы, пылью привычек покрывается то, что должно двигаться: ошибаться и ушибаться, надеяться и верить, ненавидеть и любить. Где же человек? Где он мог потеряться?

Вперёд – и выше! Вдох – выдох! Вдох – выдох! Полной грудью! Выше, выше – туда, где ослепительно сияет солнце любви. И если суждено погибнуть, пусть это будет гибель птицы, сбитой влёт. Вперёд – и выше…

Некоторые художественные тексты содержат образы героев, не только вобравших в себя типическое, но и ставших своеобразными знаками явлений реальности, иногда – знаками культовыми. Имена таких героев много значительнее просто имён: за каждым из них – событие, культурно-исторический пласт эпохи, легенда, символ, философская или этическая идея. Например, никакой образованный человек не воспримет имя Понтия Пилата как имя конкретного исторического лица; даже библейская «сгущённость» его дополняется результатами жизни в сознании людей разных эпох – смысловыми напластованиями. У некоторых же героев вообще нет имени – только знак сути (например, Демон у Лермонтова).

Ощутить масштабность таких образов, увидеть все их составляющие тоже может помочь эссе.

Так, размышляя над романом Булгакова «Мастер и Маргарита», ученики поняли, что отсутствие имени у героя – свидетельство акцентирования внимания на его определяющей характеристике, воплощение в знаке черт человека творчества, включая черты и героев романа (Иешуа, Маргарита), и самого автора «негорящей рукописи», и всех Мастеров истории человечества.

В ученической работе «Мастера в мире и мир Мастеров», написанной во время изучения произведения, благодаря избранному жанру, стало возможным отразить именно эту глубину образа.

Мастера в мире и мир Мастеров

Н. Михеева

Смотри: снова такое огромное, чёрного бархата небо, словно купол, над нами. Мягко светят гроздья созвездий, мерцают затаённым, запрятанным смыслом. Звёзды, так много звёзд! Голубые и зелёные – и дальше, и ярче. Тайна высоко-высоко. Не гляди так серьёзно; может быть, там, когда Время ещё дремало, свернувшись в тугой ком во чреве Мироздания, задолго до начала Отсчёта, в тёмных волнах несозданного Пространства, плыла, едва качаясь, Башня из Слоновой Кости, Дом-Раковина созданий с душой первой пробы, первого Господнего дыхания – с душой опалённой вдохновением, мгновением первооткрытой, ещё такой молодой жизни. То был Дом мастеров, то был Миг Чистого Творчества.

А потом… родился мир, сорвалась пружина Метагалактики, унеслось в неизвестность Время сверкающей прямой. Завели волчок – скромный шарик Земли в глубинах Космоса. И разверзся чёрный купол над нами.

Нет, что ты, — там, за тёмной тканью этого гигантского зонта, и сейчас тихо, как видение, в океане первородных грёз Башня Изначальной Гармонии светит тысячей окон. Вот, скрутив линию судьбы и жизни на огромной ладони, упала звезда за горизонт, в пахучие травы: это Господь отправил посланника своего из сияющего чертога Первого Дома в тёмные озёрные глубины земного Бытия. Снова пришёл в мир гений, — Мастер, как и прежде приходили они: Шекспир, и Петрарка, и Данте. Кто же на этот раз? И зачем посылает Небожитель ангелов своих?

Боже, когда же Сфинкс засмеётся?! Тогда грядёт Пора-Ответов-На-Все-Загадки. А пока…

Приходит Мастер. В свете дня погаснет его звёздно-серебристый блеск, и вот он такой же человек, как и все мы: покупает мороженое, празднует дни рождения, бежит за троллейбусом, мокнет под дождём, не взяв зонта; блуждает в лабиринте трёх измерений… а в прозрачных глазах бьются холодные элегические струи, четыре стихии кружат радужной оболочкой внимательных зрачков – шевелится тоска по родному сверхизмерению.

Говорят, что душа проживает двенадцать жизней, каждую заново, в новом теле, с новой судьбой, забывая себя предыдущую, вспоминая что-то только во сне или в жутком бреду. Так и Мастер, житель этого нашего мира, видит его и им дышит, но иногда… В ночи весеннего полнолуния он теряет сон и аппетит и бежит в прохладную мглу, протягивая крылья-руки звёздам, и качается мир, заполненный прозрачным светом, и гонит Мастера к Краю-Которого-Нет чувство, воспоминание, тоска по давно оставленному Дому. А наутро, найдясь в овраге, заросшем горькой полынью, ковыляет он домой, скрюченными пальцами хватает перо, смотрит больными глазами, пытаясь соединить два таких разных, слишком непохожих мира: мир четвёртого измерения творчества и мир реальной, сегодняшней жизни. Каторга, принудительные работы, ибо небесное вдохновение принуждает гения жить в мире древнейших сказаний, озёр, полных русалок, жить в чьих-то синих глазах – а рука движет карандаш по шероховатости бумаги, резец по невозмутимому камню, смычок по обнажённым нервам скрипки.

Это зовём творчеством и его же трагедией мы, люди минуты и смерти, — люди, которые лишь покачают головой, когда под траурный вой сирены повезёт его, Мастера, в смирительной рубашке, небритого, с повязкой на вскрытых венах, в дом с унылыми стенами, с окнами в решётках, с дверями на замках. Там и будет сидеть он, не решивший свою головоломку, стискивая в кармане совершенно засаленную чёрную шапочку с вышитой на ней буквой М, бормоча, задыхаясь от жгучей боли: «Я – мастер… Я – Мастер!» А на грязных щеках – беспомощные слёзы, а вокруг только ветер, и никто не сможет помочь…

А мы всё бежим за троллейбусом, читаем газеты и книги, дружно восхищаемся Автором. Жившим Триста Лет Назад… А ночью засыпаем в уютной постели, натянув одеяло по самый нос. Тикает будильник, отмеряющий Время, и с каждой секундой всё меньше можно исправить.

Но смотри: за окном – безбрежная Вселенная, словно один заплаканный чернильный зрачок. За окном – звёзды, голубые и зелёные, и дальше, и ярче! Чу, полетела… Много чего совершается, пока мы спим.

Остаётся добавить, что и сочинение-рецензия на прочитанную книгу тоже может быть написана в жанре эссе. В этом случае пишущий сможет реализовать возможность оригинального взгляда на произведение. Поскольку ученику нет необходимости вдаваться в детальный анализ текста, уместные именно в эссе ощущения, впечатления, раздумья над прочитанным сделают рецензию яркой, впечатляющей, запоминающейся.

Осмыслить изученное

(Сочинения обобщающего характера)

Историко-литературный курс в старших классах, кроме сложности самих изучаемых текстов, сложен ещё и тем, что охватывает две значительные эпохи – 19 т 20 вв., причём литература XX века – это во многом продолжение традиций литературы предшествующей. Поэтому в конце изучения классики прошлого столетия совершенно необходимо подвести некоторые итоги, что и делают, как правило, учителя. Здесь хотелось бы отметить: итоговые сочинения для тех, кто овладел умением писать эссе, так и «просятся» в этот жанр, особенно в том случае, когда предлагаются соответствующие темы. Например, такие: «Болевые точки» русской жизни в литературе 19 века», «Умом Россию не понять»: опыт художественного исследования национальной специфики», «Испытание любовью в произведениях русской классики 19 века», « Поэт в России – больше, чем поэт» (Евтушенко): поэзия 19 столетия», «Гуманистический пафос литературы 19 века», «Герои русской литературы 19 века в поисках смысла: странствия души».

Когда ученик оказывается перед необходимостью привлечь к анализу сразу несколько художественных текстов (по нашим правилам – не менее трёх), сделать это порой проще через собственный художественный образ – метафору, как это сделал, например, Дмитрий Овсянников в сочинении на тему:

Образ дороги в русской литературе 19 века

Дорога… Грязная, ухабистая, солнечная, туманная, местного значения, сельская, городская, жизненная, народная, дорога познания, дорога созидания… Какая ещё?

В путь, по страницам романов, по тропинкам пьес, по строчкам стихов, через реки, леса, моря и эпохи, — по этим разным захватывающим дорогам. Вверх и вниз по бесконечным питерским лестницам, задыхаясь в грязи и ненависти под палящим знойным солнцем, по лабиринтам улиц, где кругом тупики и выхода нет, — вслед за Достоевским. Или по иной дороге – через степи, лишения, страдания – к очарованности просторами родины, за странником Лескова. Или…

Вьётся лентой дорога, серой ниткой, невидимой линией на уровне подсознания, бежит в страну грустных взрослых сказок, к неразгаданным тайнам человеческой души, вонзается в небо, ведя к влюблённым и страдающим. А вокруг люди, люди… Смутные очертания одних персонажей: чёткие, режущие глаз и сердце контуры других. Множество героев – множество оттенков – множество путей. Развилки, повороты, горные тропы и немыслимые вершины.

Вершины и бездны, холод воды и её бурная пляска по камням, запахи и краски, волнующие воображение – это Кавказ. А вот и молодой человек, одинокий странник: несёт его ветер судьбы, хмурой тучей навис над ним Рок, крепкими тисками держит его волнующееся и жаждущее настоящей жизни сердце. Где она, настоящая, если жизнь – маскарад, и «приличьем скованные маски» и надеты, чтобы скрыть, а не явить? Жестокие, непонимающие, осуждающие, они преследуют его везде. Но он смел, молод, решителен – он разорвал порочный круг и рванул навстречу мечте, навстречу нежному взгляду. Там, в благословенной красоте природы, благоухал чистый и светлый цветок женской красоты, пока не оказался сорванным странником. Увы, его высокие помыслы оказались невластными над эгоистическими порывами. Он подарил ей свою нежность, но ненадолго, и счастья не было: цветок увял, лишившись водной земли, почвы. Осталось лишь имя – Бэла…

А судьба понесла его дальше, дальше, дальше…Он стал пушинкой в её руках, он больше не сопротивлялся неизбежному, он устал бороться и страдать. Сила инерции влечёт его по дороге печали, тоски, отчаяния; ему некуда идти и некуда вернуться; и не счастья уже ждёт он, а лишь избавления от скуки – земной Демон, вдохнувший ледяного воздуха Печоры… Молодой человек? Да нет, старик. Это видно по его глазам – в них пустота и равнодушие. Рок одолел, согнул его; перед нами скиталец, а не странник. Его путь – круг (от себя не убежишь), круг Ада. На этом пути смерть, и лента дороги сворачивает в сторону.

Здесь всё иначе. Спокойная, красивая тропинка. Тихая, размеренная жизнь. Неизменно солнечная погода. И надоедливые мухи летают вокруг. Странный человек сидит на дороге жизни, на обочине. Он не просит денег, ему не плохо, он не медитирует – он просто сидит. Так прошло уже много лет, и это есть способ его жизни. Нет, так было не всегда: был один момент, когда он много ходил, много читал, много говорил, даже признавался в любви. Но любовь принялась его переделывать, и он заболел, чуть не умер. Да и потом болел долго: в нём умирало то, что успела привить любовь… Теперь он любит об этом вспоминать. Он вообще не любит этот мир, живёт в своих мечтах и мыслях – в них он волнуется, плачет, спорит. А годы проходят, забирая всё лучшее, тихо, незаметно. Так же тихо подкрадывается смерть. Он так и не пошёл никуда, но и здесь, на обочине, сумел-таки указать дорогу другим – и той, которую когда-то любил, и той, что родила ему сына, а значит, всё-таки пройден путь к памяти, признательности – тихая тенистая тропинка.

Неожиданно тропинка негромкой, но трогательной судьбы Обломова выходит на широкую, залитую солнцем дорогу. Дорогу с величественным Небом над ней. По Небу бегут неторопливо облака. Это дорога мира, ясная и широкая, как сам мир. Много людей идут по ней.

Всех объединил Толстой и отправил к далёкой истине: и вселенную, и человечество, и общество, и семью, и Пьера, и Андрея, и Наташу… А те, кто не хочет признать важность этого пути, ступают на тропу войны, втягивают туда других, другие – третьих. Пересекаются человеческие мечты, устремления, страсти на двух скрещивающихся путях – войны и мира, и те, кто направляется к людям, живут, а те, кто движется вокруг собственной персоны, воюют. По этим двум главным дорогам движется жизнь у Толстого.

А река времён нескончаема. Эта пресловутая река – общая дорога для всех. Все рождаются, живут, умирают. Только дело в том, что герои литературы родятся и умрут столько раз, сколько раз возьмёт в руки книгу читатель. И он, читатель, видит в прочитанном образ дороги автора – дороги его поколения, дороги его эпохи, тех мыслей, что витали в воздухе в то время. Наблюдая, думая, сочувствуя, страдая, негодуя и радуясь вместе с героями, читатель делает выводы и живёт свою жизнь – идёт по своей дороге, переживает свои взлёты и падения. И общая их дорога в пространстве литературы будет виться и виться, пробираясь сквозь время куда-то туда – туда, в даль магии Слова, с которого начались когда-то все пути.

Готовясь к выпускным экзаменам

(эссе в сочинениях на свободную тему)

В последние годы (видимо, в связи с печальной ситуацией на современном «рынке» литературы, отсутствием по-настоящему значимых художественных текстов – своеобразной литературной паузой) на государственных экзаменах не предлагаются памятные словеснику темы, ориентированные на книжные новинки. Их заменили темы, рассчитанные на сочинения публицистического характера, то есть как раз на сочинения-раздумья. Понятно, что жанр эссе здесь будет как нельзя более уместен. Не секрет, что именно такие темы (в последние годы: «Береги честь смолоду», «Размышление о добре и красоте», «Наш дом – Россия»…) провоцируют ученика на изрекание банальных истин. Оно и понятно: собственный опыт невелик, а накопленное другими как раз и остаётся в сознании смысловыми и речевыми штампами. Однако, если вовремя перевести мысль на рельсы метафоры, последняя сама рождает рассуждение, освобождая работу от наивно-простоватой лёгкости.

Так, готовясь к экзаменам, на пробном шестичасовом сочинении одиннадцатиклассники думали о роли музыки в жизни человека. Вот одна из работ:

Музыка в жизни человека

Д. Овсянников

Сначала был звук. И звук был Словом… лопнула бесконечная Тишина Забвения, разлетевшись на множество маленьких пауз, что вплелись в это новое слово, родив песню жизни. Во все вселенной не было больше места Тишине, и, не имея границ и пределов, живя отныне везде, Музыка пролилась в каждый уголок Мироздания, явившись и на нашу маленькую голубую звёздочку. Музыка подарила ей голос. Звезда запела, и её песня слилась со множеством других, таких же прекрасных, неповторимых, бесконечных мелодий вселенной – отражений одной главной Песни Творца.

Нашей Земле было подарено множество инструментов: флейты птиц, звучащие в унисон со свирелями неба, перекликаются с тромбонами животных и утопают в тихом шелесте высоких трав; серенады утренних бризов, вплетаясь в голоса прибрежных деревьев, отражают открытое яркое солнце. И все они вращаются вокруг одного дивного и гордого голоса – голоса, что громче и слаще всех. Преклоняясь перед ним, они делают его настолько великолепным, что он может поспорить по красоте с самим Создателем. Этот голос – главный инструмент в оркестре земной жизни: это арфа, на которой играет сама голубая звезда.

Человек может спеть всё, что угодно: классику, рок, симфонию; любое движение вселенной находит отражение в его музыке. Шум машин, грохот современного города, шёпот двух, уединившихся в подъезде на верхнем этаже, скрип старенького кресла-качалки, тихий смешок, украдкой обронённая слеза, вздох у окна, тишь деревни, молчание кладбищ – все звуки сливаются в один мотив, и каждый имеет свой смысл и рождает свои чувства. Всё это музыка, которую играет наша планета на вечере звёзд.

Долго и мучительно пытается понять человек её смысл, расслышать её в вихре повседневности, научиться правильно играть на струнах своей души. О чём же поёт вселенная и мы вместе с ней? Пытаясь вникнуть в Песню Жизни, мы, уподобляясь высшим существам, создаём собственные инструменты, собственные мелодии – созидаем новый неповторимый мир – мир творчества. И музыкант (художник, поэт), заглядывая в самые тёмные ночи, кивая самым светлым дням, прячет их в тайные уголки души, где так тихо, так пусто, как перед началом мироздания. Оттуда они выходят в торжественных одеяниях фуг, вечерних платьях романсов, ситцевых платьицах песенок, воздушных одеждах стихов, поэм, рождаясь и рождая новую реальность. Услышать музыку вселенной и откликнуться на неё дано гению. Услышать гения – приблизиться к Тайне. Но слух не у всех одинаков…

Жалки «глухие». Песня жизни недоступна им, и мировая гармония нарушается какофонией. У войны нет музыки, и, чтобы люди не чувствовали ностальгии по гармонии, война их просто оглушает. Странный звук падения тел, погребённых под обломками рухнувшего здания справедливости, гудение огня пожара, съедающего человеческие тела, идеи, мечты; крик матери, потерявшей ребёнка; скрежет металла о стекло – всё сливается в один вопль, который настолько силён, что становится тишиной. У смерти нет песни, да она ей и не нужна.

Много-много лет звук и тишина борются друг с другом, друг друга дополняя, жизнь и смерть не ходят врозь – в этом суть бытия.

«Что наша жизнь? – Игра!» — бездушно роняет человек, не задумываясь о том, что речь идёт об игре на всех инструментах жизни. И сколько бы человек ни жил, он создаёт свою единственную вещь – красивую ли, уродливую, но всегда неповторимую.

Эти мелодии потом насвистывают влюблённые, исполняют профессиональные музыканты, напевают засыпающим младенцам любящие мамы. А те, каким не досталось исполнителей, порхают по ветвям деревьев, бросаются под ноги каждому прохожему, резвятся на ветру… Жаль, если щемящая нота судьбы умирает где-нибудь в пыльном углу жизни и дождь, приходящий каждую весну, смывает её в трубы забвения. Но и оттуда способен достать её волшебник – бродячий музыкант, вписав в нехитрый мотив шарманки.

И лопается Тишина Забвения, разлетевшись на множество маленьких пауз, что вплетаются в новое слово, рождая песню. Вечно звучать музыке природы и музыке творчества, музыке любви и музыке верности, музыке мысли и музыке мечты. «Надежды маленький оркестрик», не заглушаемый никакими катаклизмами, вливается в симфонический оркестр Земли, вселенной, и семь нот, как семь дней творения, организуют жизнь человечества.

Чему учить попутно

(Дополнительные стилистические средства)

Конечно, можно, говоря с детьми о жанре эссе, перечислить сразу все те средства, которые организуют его стиль. Однако в этом случае потеряется среди других главная особенность – метафоричность языка. А масштаб общей работы родит ощущение беспомощности и обречённости на неуспех. Опыт показывает, что во всём следует разбираться постепенно, показывая на каждой конкретной работе возможности её совершенствования

Если внимания читающего эти заметки хватило на ознакомление со всеми приводимыми сочинениями, то дополнительные средства, «делающие» стиль, не могли не быть отмечены. И всё-таки обобщим. Что же украшает работу, добавляет ей выразительности? Специально следует сказать о таких приёмах:

1. Очень важную роль играет сравнение – только не случайно использованное, а найденное усилием интеллекта и прихотью эрудиции, воссоединившихся в погоне за мыслью. Чтобы не отсылать читателя далеко, предлагаем заглянуть хотя бы в окончание последнего сочинения: сравнение семи музыкальных нот с семью днями сотворения мира замыкает цепочку рассуждений школьника, позволяя подвести итоги в ёмкой по мысли и яркой по выразительности форме.

2. Постоянное внимание к звуковой и буквенно-графической оболочке слова, возможность «обыгрывания» того и другого. Вспомните, как удачно была выстроена миниатюра об осени на одной лишь игре со словом «осень» в работе М. Калининой; как интересны стали рассуждения М. Кузнецовой о пушкинских «Бесах» тогда, когда девочка начала исследовать слова «бесконечны», «безобразны». Следует сказать детям о том, что подобное исследование вовсе не должно претендовать на строгую научность – напротив, чем более оригинальным окажется замеченный смысл, тем больше выиграет работа в целом.

3. Использование тех возможностей, которые дают строчные и прописные буквы. Порой достаточно продуманной манипуляции с ними, чтобы изящно оформить то, что в другой ситуации потребует достаточно длинных описательных конструкций. Достаточно вспомнить в той же работе по «Бесам» «мутное небо» и «мудрое Небо». Следует показать детям, как важность того или иного понятия можно обозначить одной лишь прописной буквой, хотя по правилам орфографии это слово и пишется, может быть, со строчной.

4. Внимание к знакам препинания, игра» с ними, особенно с многоточием. Напомните детям слова И. Бродского: «Многоточие – следы на цыпочках ушедших слов», покажите, как умело поставленный знак препинания позволяет эти «ушедшие слова» представить – тем более, что многоточие – один из самых «обиженных» школьной программой знаков. Расскажите и о том, что одна лишь смена знаком препинания может выстроить специфический и выразительный смысловой ряд, как это сделано, например, в стихотворении Абрахиной «Весна».

5. Стремление к точности и выразительности эпитета, использование в качестве эпитета порой самых неожиданных, но интересных в контексте рассуждения слов.

6. И, наконец, совершенно оправданная в эссе сложность синтаксических конструкций: использование всего арсенала вводных слов, обособленных членов предложения, междометий.

Вполне очевидно: всему этому не научишь сразу. Поэтому, если учитель знает, что ему – и ребёнку – хотелось бы получить в результате, работа по каждому из указанных направлений должна вестись всегда – с того момента, как началась работа с доставшимся классом. В любом случае к концу 8 класса ученики должны не просто знать о метафоре, сравнении, эпитете и других тропах – они должны владеть умением распоряжаться этими средствами достаточно легко.

Можно ли научить всех

(Вместо заключения)

Не будем строить иллюзий – скажем сразу: конечно, нет. Более того, в самом начале знакомства со спецификой жанра, а потом – при анализе первых попыток его освоения говорю детям: то, чем мы занимаемся, уже выходит за рамки литературы как учебного предмета, вступая в область собственно литературы. А здесь уже необходим дар – талант или, по меньшей мере, способности.

Так стоит ли ломать копья ради того, чтобы научить единицы? Ответ на этот вопрос проверен практикой. Во-первых, к счастью для школы, общим местом сегодня стало внимание и к единицам, которые, может быть, даже более других его заслуживают. Но дело даже не в этом. Постоянные попытки учеников «стать на цыпочки» незаметно для них самих приводят-таки к значительному увеличению роста. Да, не все смогут писать такие красивые сочинения, как те, что приводились в пример. Иногда при анализе сочинений-эссе, чтобы ободрить менее способных, сама говорю: «Не беда, что не получилось так, как у… (имярек) – так мне, например, тоже не написать», — зато много внимания уделяю находкам, которые нет-нет – да и блеснут в какой-нибудь (в целом, возможно, и неудачной) работе. В результате общий уровень ученических сочинений возрастает весьма значительно. К концу 11 класса большинству ребят удаётся добиться того, к чему призываю всегда: сделать сочинение узнаваемым по стилю, а не по почерку пишущего. Блёстки метафор, рассыпанные в творческих работах, умение рассуждать, а не повторять общеизвестное, внимание к слову – всё это результат труда по освоению такого действительно трудного, но очень эффективного для развития творческих способностей детей жанра. Добавим к сказанному: ни один ученик никогда не пытается прибегнуть к сомнительной помощи пособий вроде «Ста лучших сочинений» и им подобных, никто и никогда не занимается компиляцией литературоведческих статей и книг, хотя далеко не все, естественно, пишут сочинения с лёгкостью.

В качестве доказательства приведём сочинение вполне традиционное, написанное не по «правилам» эссе. Однако следы трёхлетних усилий по освоению жанра заметит каждый. Пусть в размышлении о том, нужно или не нужно «мучить» детей, побуждая их к творчеству, последнее слово останется за учеником — биением его мысли, его чувствами, его умениями.

Музыка в жизни человека

В. Терехов

Музыка в жизни человека… в жизни человека… в жизни… Но что же это – жизнь? И что в ней есть? Боль и радость, друзья и враги, страх и любовь. Так много всего – но всё это составляет «только миг между прошлым и будущим». Да, наша жизнь – миг в бесконечности бытия, но есть в ней вечное; это вечное – музыка.

Интересно, какой была бы жизнь без музыки? Без мелодий, которые создают романтические образы, пробуждают светлые (а порой – Сальери! – и тёмные) мысли? Каким стал бы наш мир без постоянного чувства ритма, мелодичных переливов света и тьмы, тяжёлых рифов непогоды и счастливого соло ясных дней?

Эти вопросы задаёшь себе не каждый день, но задумавшись, понимаешь: музыка – это то, без чего просто невозможно существовать. Вся суть этого удивительного искусства до сих пор остаётся за гранью понимания. Никто так и не узнал секрета воздействия музыки на душу человека – видимо, потому, что это иной мир, иная территория – место для чувств, иллюзий, мечтаний, вдохновения. Ни у кого нет одинакового мира, нет общей территории, каждая полнится своими тайнами и загадками.

Каждый, кто создаёт музыкальное произведение, — гений. А тот, у кого музыка живёт в душе, может перенести этот мир на холст, смешивая с красками свои чувства, и он тоже бог – бог собственного мира. Вытащить глубокую тайну из своей души под силу только великому, может быть, кто-то, взглянув на картину абстракциониста, скажет: «Да этот художник – больной человек» — а я отвечу: Это вы больны, раз не слышите здесь ничего». Изобразительное искусство и музыка – кровные родственники. Пусть картина пишется в тишине – она всё равно источает мелодию; каждый штрих, каждый мазок пейзажа, натюрморта, любой картины – своего рода нота, которая перерастает в творение, наполненное волшебными звуками.

Своеобразной музыкой является и поэзия. Любое стихотворение – это звук души, как журчащая песня соловья, звонкий стук капели или грустный свист зимнего ветра. А что есть вдохновение любого писателя? Муза – имя этому состоянию. Подумайте над этим словом. Вы видите этот волшебный корень – «муз»? Вот где прячется тайна творчества! Тайна души – там же. О писатели и поэты древности, о творцы эпохи романтизма, «золотого» и «серебряного» веков! Знаете ли вы, что значите для мира? Слышите ли нас? Сколько слёз пролилось над вашими строфами, сколько образов рождено вашими стихотворениями – вы помогли многим смотреть на мир с музыкальной точки зрения; спасибо вашей Музе за это!

Вернитесь к вышесказанному; разве не прекрасно воспевать великих или просто любимых? Да-да, именно воспевать, петь им хвалу. Чувства выплёскиваются наружу и… рождают музыку! Снова музыку! Любовь… Это даже звучит мелодично, на каких бы языках ни произносили это слово. А влюблённое сердце способно создать множество шедевров. Поэзия, серенады, портреты любимой – музыкальность искусства превращает человека в птицу, которая свободно парит под вальсы Шуберта, симфонии Баха или сонаты Бетховена.

Музыка, какая бы она ни была, меняет человека, даже его мировоззрение. Каждый воспринимаемый звук «обрабатывается» всеми клетками и извилинами, заставляет кипеть или стынуть кровь. Что-то уходит в глубины сознания, что-то остаётся снаружи – но всё равно остаётся. Одна мелодия выжимает из тебя слезу, другая пускает по телу мурашки, третья клонит в сон, четвёртая заставляет танцевать – в этом многоаспектность бытия. Нельзя останавливаться на чём-то одном, всегда приходит время расширять свой «репертуар», услышать новые мелодии жизни. Без маленького кирпичика музыки разрушается дом человечества.

Разве можно жить без мелодии ветра в поле, щемящих сердце звуков плача малыша, без мелодии счастья? В каждом из нас живёт «великий композитор», и он играет, играет музыку жизни, пока живёт. «Из Моцарта нам что-нибудь!» — восклицает сам Моцарт, обращаясь к слепому старику. Да, тот будет играть произведение, придуманное не им, но чувства, переживания будет вкладывать в игру свои; скрипка заиграет совершенно новую мелодию, пусть смешную, но уже его, старика. В этом человеке тоже живёт маленький Моцарт, который помогает в тяжёлую минуту, когда жизнь, может быть теряет смысл. Но убить в себе Моцарта ядом прагматизма быта, цинизма, пошлости и подлости – всё это задача человека.

Музыка… Как же я люблю это слово! Музыка – мой наркотик. Нет, не то чтобы я полностью зависел от неё, просто моя любовь к ней велика. Мир звука, который внутри меня, не раз спасал в минуты отчаяния; этот мир, ширясь, выплёскивается в стихотворения.

«А напоследок я скажу»: какие бы катастрофы ни произошли на нашей грешной Земле, её спасением будет музыка. Она будет жить вечно.

Содержание

Вступление……………………………………………………………………………………………………2

О впечатлении, раздумье и ассоциациях…………………………………………………..3

Как работать с метафорой…………………………………………………………………………..8

А теперь придумаем афоризм…………………………………………………………………….12

С чего лучше начать……………………………………………………………………………………16

Губительная сила обломовщины………………………………………………………………17

Где тонко, там и рвётся…не всегда……………………………………………………………19

Изучаем творчество……………………………………………………………………………………25

Осмыслить изученное………………………………………………………………………………..32

Готовясь к выпускным экзаменам…………………………………………………………….34

Чему учить попутно……………………………………………………………………………………35

Можно ли научить всех……………………………………………………………………………..36